В 1917 году, за два дня до рождества, Пэдди принес домойсвою неизменную еженедельную газету и новую пачку книг из библиотеки. Однако насей раз газета оказалась поважнее книг. Ее редакция под влиянием ходкихамериканских журналов, которые хоть и очень редко, но все же попадали и в НовуюЗеландию, загорелась новой идеей: вся середина посвящена была войне. Тут былине слишком отчетливые фотографии анзаков[2], штурмующихнеприступные утесы Галлиполи, и пространные статьи, прославляющие доблестныхвоинов Южного полушария, и рассказы обо всех австралийцах и новозеландцах,удостоенных высокого ордена — креста Виктории за все годы, что существует этоторден, и великолепное, на целую страницу, изображение австралийскогокавалериста на лихом скакуне: вскинута наотмашь сабля, сбоку широкополой шляпыразвеваются шелковистые перья.

Улучив минуту, Фрэнк схватил газету и залпом все этопроглотил, он упивался этой ура-патриотической декламацией, в глазах загорелсянедобрый огонек. Он благоговейно положил газету на стол.

— Я тоже хочу воевать, папа!

Фиа вздрогнула, обернулась, расплескав мясной соус по всейплите, а Пэдди выпрямился в кресле, забыв про книгу.

— Ты еще слишком молод, Фрэнк, — сказал он.

— Ничего подобного, мне уже семнадцать, папа, явзрослый! Как же так, немцы и турки режут наших почем зря, а я тут сижу сложаруки? Пора уже хоть одному Клири взяться за оружие.

— Ты несовершеннолетний, Фрэнк, тебя не возьмут вармию.

— Возьмут, если ты не будешь против, — возразилФрэнк и в упор поглядел черными глазами на Пэдди.

— Но я очень даже против. Сейчас ты у нас одинработаешь, и ты прекрасно знаешь, нам не обойтись без твоего заработка.

— Но в армии мне тоже будут платить! Пэдди засмеялся.

— Солдатское жалованье, да? Кузнецу в Уэхайне платяткуда лучше, чем солдату в Европе.

— Но там я, может быть, чего-то добьюсь, не останусь навсю жизнь кузнецом! А иначе мне не выбиться, папа!

— Чепуха! Ты не знаешь, о чем говоришь, парень. Война —страшная штука. Я родом из страны, которая воевала тысячу лет, я-то знаю, чтоговорю. Слыхал ты, что рассказывают ветераны бурской? Ты ведь часто ездишь вУэхайн, так вот, в другой раз послушай их. И потом, я же вижу, для подлыхангличан анзаки просто пушечное мясо, они суют нашего брата в самые опасныеместа, а своих драгоценных солдат берегут. Гляди, как этот вояка Черчилль зазряпогнал наших на Галлиполи! Из пятидесяти тысяч десять тысяч убито! Вдвое хуже,чем расстрелять каждого десятого. И с какой стати тебе воевать за старухуАнглию? Что ты видел от нее хорошего? Она только и знает сосать кровь из своихколоний. А приедешь в Англию — там все от тебя нос воротят, уроженца колоний иза человека не считают. Новой Зеландии эта война не опасна, и Австралии тоже. Аесли старуху Англию расколошматят, это ей только на пользу; сколько Ирландия отнее натерпелась, давно пора ей за это поплатиться. Даже если кайзер ипромарширует по Стрэнду, будь уверен, я плакать не стану.

— Папа, но мне непременно надо записаться добровольцем!

— Надо или не надо, никуда ты не запишешься, Фрэнк,лучше и не думай про это. Для солдата ты ростом не вышел.

Фрэнк густо покраснел, стиснул зубы; он всегда страдал из-засвоего малого роста. В школе он неизменно был меньше всех в классе и потомукидался в драку вдвое чаще любого другого мальчишки. А в последнее время еготерзало страшное подозрение — вдруг он больше не вырастет? Ведь сейчас, всемнадцать, в нем те же пять футов три дюйма, что были в четырнадцать. Никто неведал его телесных и душевных мук, не подозревал о тщетных надеждах, обесплодных попытках при помощи труднейшей гимнастики хоть немного вытянуться.

Между тем работа в кузнице наградила его силой не по росту:старайся Пэдди нарочно выбрать для Фрэнка самое подходящее занятие при егонраве и складе, он и тогда не мог бы выбрать удачнее. Маленький, но крепкий инапористый, в свои семнадцать он в драке еще ни разу не потерпел поражения иуже прославился на весь мыс Таранаки. Даже самый сильный и рослый из здешнихпарней не мог его побороть, потому что в бою для Фрэнка был выход всейнакипевшей злости, чувству ущемленности, недовольству судьбой, и при этом онобладал великолепными мышцами, отличной сметкой, недобрым нравом и несгибаемойволей.

Чем крупней и крепче оказывался противник, тем важней былоФрэнку победить его и унизить. Сверстники обходили его стороной — кому охотасвязываться с таким задирой. И Фрэнк стал вызывать на бой парней постарше, всяокруга толковала о том, как он сделал отбивную котлету из Джима Коллинза, хотяДжиму уже двадцать два, и росту в нем шесть футов четыре дюйма, и он вполнеможет поднять лошадь. Со сломанной левой рукой и помятыми ребрами Фрэнкпродолжал молотить Джима, пока тот, скуля, не свалился окровавленным комом кего ногам, и пришлось удержать его силой, чтобы не пнул уже бесчувственногоДжима в лицо. А едва зажила рука и сняли тугую повязку с ребер, Фрэнк отправилсяв город и тоже поднял лошадь — пускай все знают, что не только Джиму такое подсилу и дело тут не в росте.

Пэдди знал, какая слава идет о его необыкновенном отпрыске,и прекрасно понимал, что в бою Фрэнк стремится утвердить свое достоинство,однако его сердило, когда эти драки мешали работе в кузнице. Пэдди, и самростом невеличка, в молодости тоже доказывал свою храбрость кулаками, но в егородном краю немало людей и пониже, а в Новую Зеландию, где народ крупнее, онприехал уже взрослым. И сознание, что он ростом не вышел, не терзало егонеотступно, как Фрэнка.

И теперь Пэдди осторожно присматривался к парнишке и тщетносилился его понять; сколько ни старался он относиться ко всем детям одинаково,старший никогда не был так дорог ему, как другие. Он знал, жену это огорчает,ее тревожит вечное молчаливое противоборство между ним и Фрэнком, но дажелюбовь к Фионе не могла унять постоянную неодолимую досаду на Фрэнка.

Коротковатые, но хорошо вылепленные руки Фрэнка прикрылигазетный лист, в глазах, устремленных на отца, странно смешались мольба игордость — гордость чересчур упрямая, чтобы высказать мольбу вслух. Какое чужоелицо у мальчишки! Нет в нем ничего ни от Клири, ни от Армстронгов, разве толькоглаза, пожалуй, походили бы на материнские, если бы и у Фионы они были черные ивот так же гневно вспыхивали из-за каждого пустяка. Чего-чего, а храбростипарнишке не занимать.

После того, что сказал Пэдди о росте Фрэнка, разговороборвался; тушеного кролика доедали в непривычном молчании, даже Хьюги и Джеклишь вполголоса перекидывались словечком да поминутно хихикали. Мэгги вовсеничего не ела и не сводила глаз с Фрэнка, будто боялась, что он вот-вотрастворится в воздухе. Фрэнк для приличия еще немного поковырял вилкой втарелке и спросил разрешения встать из-за стола. Через минуту от поленницыдонесся стук топора. Фрэнк яростно накинулся на неподатливые колоды, которыеПэдди добыл про запас, — это твердое дерево горит медленно и дает зимойвдоволь тепла.