Отчасти это было правдой, но касалось уже не освобождения изтюрьмы, а возможности вывезти Таню, Мишу и Андрюшу.

Бокий, конечно, опешил, назвал его сумасшедшим наглецом,пригрозил немедленным арестом. Но Федор твердо стоял на своем. Назад пути небыло. Он с самого начала понимал, что без Бокия ему не обойтись. Отправлять иходних невозможно. А как объяснить свою отлучку, дней на пять, не меньше? Какизбежать по дороге приключений, о коих романтически намекал господин Хот?

Федор знал: в глубине души Глебу Ивановичу неприятно,неловко, что так получилось. Ленин лично гарантировал неприкосновенность семьипрофессора Свешникова, и вот, оказывается, даже такая гарантия теперь ничего незначит!

— Из-за вас чуть не погиб ребенок. Таню вы сами видели.Хотите, чтобы Ильича лечили Семашко с Тюльпановым? Или приезжие немцы подчутким руководством Сталина? Они вылечат! Моя информация абсолютно подтверждаетваши смутные подозрения. Но ничего я вам не скажу!

Глеб Иванович сдался. Он не впервые помогал людям удирать изсоветского рая.

— Твое счастье, что груз сопровождает Слава Линицкий. Ну,вот и ты будешь сопровождать как сотрудник спецотдела. Документы сделаешь сам.Таня — твоя жена, Миша — сын. Андрюша — молодой сотрудник, шифровальщик. Завтраутром принесешь, подпишу.

Бокий проговорил это быстро, очень тихо, себе под нос, тутже закурил и повернулся к Федору:

— Ну, начинай, не молчи!

Они прогуливались по Александровскому саду. Там никто не могих услышать. Информацию, касавшуюся Радека и Гурджиева, Федор выдал полностью.Рассказал о встрече с Осей, о чечетке в ночной пивной.

— Он вряд ли захочет вернуться. У него там все отлично.

— Жаль, жаль, ладно, давай дальше.

О том, как его затащили в машину, Федор умолчал. Подробнопередал княжескую загадку о свинье в синагоге. Бокий среагировал мгновенно:

— Значит, все-таки Коба?

Федор хитрил, недоговаривал, врал. Но главное он сообщил:Ленин обречен. Его место займет Сталин. О тех, кого доктор Крафт называл«нашими гостями», он не обмолвился ни словом.

У Глеба Ивановича в голове давно уж сложилась надежнаянезыблемая схема. Могущественный тайный орден с давних времен стремится уничтожитьстарый, несправедливый мир и построить новый, справедливый. Он имеет множествоподразделений в виде масонских лож и прочих загадочных структур. Орденподдерживает партию большевиков и ею руководит.

О том, что Ильич — адепт ордена, следовало хранить гробовоемолчание. Имя ордена нельзя было произносить вслух, даже под пыткой.

Объяснить Глебу Ивановичу, что все эти ордена, ложи, партиилишь зыбкие временные декорации, подсвеченные прожорливым пламенем адскойбездны, Федор не пытался. Едва не задал вопрос: как переводится с латыни слово«ленио»? Но прикусил язык, пощадил Глеба Ивановича. Практического смысла это неимело, а делать еще больней не хотелось.

Он вдруг понял, что ездил в Германию не за информацией. Заприговором. Все будет так, как решил орден. Решения ордена не обсуждаются, дажеесли они кажутся жестокими, в них скрыта глубокая мудрость и целесообразность,которую не постичь простым смертным.

— Не говори Ильичу, что он обречен. Радека пока вообще некасайся. Сведи разговор к лекарствам, которые передал доктор. О Кобе,разумеется, скажи. Вдруг Ильич сумеет повлиять и решение пересмотрят. У негоесть свой канал, — Бокий запнулся, закашлялся, они уже подходили к двериленинской квартиры.

Вождь встретил Федора теплыми объятьями, усадил пить чай. Онбыл в приподнятом настроении, слушал, склонив набок голову, щурился, почесывалпереносицу. Гурджиева добродушно обозвал мошенником, похихикал по поводусвиньи. Когда часть рассказа, посвященная Кобе, закончилась, Ильич небрежномахнул рукой:

— Ну, это наши товарищи погорячились. Не дорос, не доросеще. Груб, несдержан. Насчет единоличной диктатуры, извините за выражение,совсем пустяк. Аппарат уже стал гигантским, кое где чрезмерным, а при такихусловиях единоличная диктатура вообще невозможна.

— Владимир Ильич, я должен прямо сегодня отправить докторуКрафту телеграмму, — сказал Федор, — он просил сообщить, как я доехал и как высебя чувствуете.

Это была фантастическая наглость, но другого способа срочносвязаться с доктором Федор придумать не мог.

— Передай доктору от меня большущий привет и благодарность,— с улыбкой кивнул Ленин.

«Потом, наедине, я выложу ему все, без утайки, — думалФедор, свернувшись калачиком на узкой Володиной кровати, — цианистый калий,сифилис, текст письма. Я запомнил его, никогда не забуду. Расскажу о мюнхенскойпивной, о „наших мальчиках“. Сошлюсь на князя, будто это он их видел».

С этой мыслью он встретил утро.

Документы были готовы, оставалось получить у Бокия подпись ипечать. Потом навестить вождя, прочитать ответ доктора Крафта.

— Я сказал Ильичу, что отправляю тебя в Питер, по деламотдела, — мрачно произнес Бокий. — Он крайне недоволен, тебя и так слишкомдолго не было. Михаил Владимирович должен явиться к нему завтра утром.

Телеграмму от доктора Ленин сам вручил Федору, в запечатанномвиде, шутливо заметив:

— Я не читал, она ведь секретная.

Стол в кабинете был завален бумагами. Сверху лежала запискачленам Политбюро, совсем свежая, чернила еще не просохли:

«Именно теперь и только теперь, когда в голодных местностяхедят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем (ипоэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной ибеспощадной энергией и не останавливаясь подавлением какого угодносопротивления.

Чем большее число представителей реакционного духовенства иреакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше».

Вуду-Шамбальск, 2007

Вертолет приземлился метрах в ста от жилых корпусов, нагладкой, расчищенной от снега площадке. Там уже стояли две массивные фигуры вкомбинезонах. Теннисисты, настройщики оборудования. Застыли, как статуи, широкорасставив ноги. Не пригнулись, когда ударила волна ветра от бешено крутящегосявинта, только ткань комбинезонов вибрировала, тряслась, как студень. В яркомсвете прожектора Соня увидела, что и лица вибрируют, корчатся.

— Уберите Гудрун! — крикнула она Хоту.

Он не услышал, даже головы не повернул. Неизвестно откудаявился Чан, влез внутрь, волоча большой пластиковый мешок.