— Госпожа нужно одеться, госпожа продрог, бр-р, ветерхолодный.

В мешке оказались высокие теплые сапоги, шуба из какого-тошелковистого легкого меха. Чан ловко обул Соню, накинул ей на плечи шубу.

— Уберите Гудрун, — повторила она.

Хот продолжал сидеть неподвижно. Лицо его тонуло в темноте,слепящий свет прожектора бил ему в затылок.

— Госпожа не беспокоить хозяин, важный момент, очень важный,соблюдать тишину, госпожа будет отдохнуть, хозяин не беспокоить, — ворковалЧан.

Йоруба успел выскочить из кабины, ждал Соню внизу у лесенки,задрав голову и протянув руки навстречу.

— Я не спущусь, пока не уберут Гудрун! — крикнула ему Соня.

Йоруба оскалил белые зубы, кивнул, повернулся и громкопрокричал что-то по шамбальски.

Через минуту на площадке осталась только одна фигура вкомбинезоне. Чан повел Соню в лабораторный корпус, там было пусто, тихо. Соняхотела подняться наверх, но Чан остановил ее:

— Не сюда, госпожа, идем, идем, госпожа будет отдохнуть.

В углу нижнего холла была неприметная дверь, Чан открыл ее спомощью электронной карточки, повел Соню по узкому коридору, к лестнице.

— Я не пойду в хранилище, там душно, пусти руку!

— Хороший воздух, госпожа, теперь хороший воздух, неволнуйся, госпожа, хозяин скоро, хозяин не оставит госпожа.

Распахнулась толстенная стальная дверь, вспыхнул ярчайшийсвет. Обстановка в комнате-сейфе изменилась. Появились два больших кресла,обитых лиловым бархатом, изящный журнальный столик черного дерева со столешницей,инкрустированной каким-то синеватым камнем.

— Воды принеси мне, — сказала Соня, падая в кресло.

— Может быть, вина, фруктов? Все, что госпоже угодно, Чансделает все для госпожи.

— Чан сделает все? Ну, так выведи меня отсюда, отвези домой,в Москву.

Чан согнул коленки, хлопнул себя по животу и принялся тонкохихикать:

— Какой смешной юмор, госпожа, очень смешной юмор. Соняоткинулась на мягкую бархатную спинку, вытянула ноги, закрыла глаза,пробормотала сквозь зубы:

— Пошел вон.

Рядом что-то стукнуло, звякнуло, прошуршало. Чан удалился,почти бесшумно закрыв тяжеленную дверь. Когда стало окончательно тихо, Соняоткрыла глаза, увидела на столике бутылку воды, высокий хрустальный стакан.

В хранилище было холодно, однако уже не так душно, Чан несоврал, они успели наладить нормальную вентиляцию. Три предмета, кресла истолик, выглядели довольно дико на фоне стальных и цинковых поверхностей.

«Все, кроме инициации, — вспомнила она слова ФедораФедоровича, — ты не должна проходить ее ни в коем случае».

Разве это инициация? Лишь одно слово, не магическоезаклинание, самое обычное слово. Что же тут плохого? Почему не назвать Учителемтого, кто может научить вылечивать рак? Ведь правда, никто на свете не знаетэту болезнь лучше, чем он.

Надо отдать ему должное, он даже не намекнул на то, что самжелает получить порцию препарата. Только пообещал, что Соня все узнает, пойметпринцип действия. Конечно, зачем ему вливание? Он и так может жить вечно. В немразгадка тайны жизни и смерти. Нормальная клетка обречена на гибель. Опухолеваяклетка невероятно пластична, накапливает мутации, сохраняя жизнеспособность.Развитие злокачественной опухоли происходит в точном соответствии с теориейДарвина. Естественный отбор клеток. Выживают сильнейшие.

В мертвой тишине стал слышен сухой шорох, словно где-торядом ветер трепал бумагу. Но никакого ветра и никакой бумаги тут не было.Просто опять явился внутренний суфлер, шуршал вкрадчивый шепот в голове:

«Учитель, Учитель, только одно слово, ни клятв, нибалахонов, ничего страшного. Разве трудно, ради великой цели, ради спасениясотен тысяч жизней, произнести всего одно слово?»

— Отвяжись, — тихо прорычала Соня, — без тебя разберусь.

«Нобелевская премия по биологии за две тысячи двенадцатыйгод присуждается российскому ученому Софье Лукьяновой за величайшее открытиевсех времен и народов! Лекарство от рака! Бурные аплодисменты, переходящие вовации. Зал встает и аплодирует стоя!»

— Заткнись, я сказала!

Суфлер послушно затих. Дверь открылась, вошел Хот.

Он был все в том же костюме, но кремовый сюртук и брюкипочему-то стали тесны ему, туго обтягивали тело, в нескольких местах лопнулишвы. На белой рубашке розовели пятна.

«Красным вином облился. Когда он успел?» — подумала Соня.

Лицо опять распухло, потемнело, углубились впадины на щеках.Подволакивая опухшие ноги, он доплелся до кресла, тяжело рухнул в него, посиделнемного и только потом, очень медленно, повернул голову, посмотрел на Соню.

Белки глаз были кроваво-красными, словно полопалосьмножество мелких сосудов.

— Вы плохо чувствуете себя? — спросила Соня и невольноотвела взгляд.

На красном фоне радужка стала почти неразличима, исчезлизрачки, как будто под склерой внутри глазных яблок образовалась сплошная,кроваво огненная субстанция.

«Что же его так раздуло? — подумала Соня. — Странный вопрос.Я беседую с опухолью».

— Господин Хот, что у вас с глазами? Вы меня видите?

— Да, Софи. Я вас вижу. Все в порядке. Расставшись с Максом,я временно лишился врача. Что делать? Иногда я нуждаюсь в медицинской помощи.Но ничего, пока обойдусь, — голос его звучал глухо, с внутренним скрипом ибульканьем.

— Зачем вы убили Макса?

Хот с трудом растянул губы, пытаясь изобразить улыбку. Неполучилось.

— Макс украл дозу препарата и сбежал. Порядочные люди так непоступают. Но никто не собирался его убивать. Это был only accident.

Последние слова прозвучали далеким эхом, словно не Хотпроизнес их, а умирающий под снегом на московском перекрестке Макс. Сонясмотрела вниз, чтобы не видеть кровавых глазниц, и заметила, как на распухшейголени Хота лопается брючный шов.

— Я должен держать при себе врача для диагностики, —продолжал Хот, — не всегда могу определить, какой орган требует починки. Мненекогда заниматься самодиагностикой.

— Сейчас что с вами происходит?

— Софи, мой организм имеет ряд особенностей. Скоро вы всеузнаете. Пока вам нужно знать следующее. Во время сеанса связи я буду говоритьна языке, вам неизвестном. Не пытайтесь понять, о чем речь. Просто слушайте.Когда я заговорю по русски, слушайте особенно внимательно. Я произнесу триизречения, и на каждое вы должны отозваться: да, Учитель.