Широкий балахон до пола, лиловый бархат расшит какими-точерными завитушками вроде перевернутых скрипичных ключей. Петру Борисовичу этонапоминало помпезный и неудобный домашний халат. На голове у Йорубы возвышаласьрогатая черная шапка, тоже ужасно тяжелая и неудобная.

Главную роль, конечно же, играл господин Хот, он стоял наневысоком черном кубе, совсем близко у пылающего овала, одет был вполнецивильно, в том же светлом сюртуке и брюках.

Йоруба и Хот стояли спиной к нише, Соня — лицом, напротивХота, по ту сторону овала, в коричневой шубе, в сапогах. По залу полз тихийзвук, вроде змеиного шипения, сначала Петр Борисович даже не заметил его,увлеченный странным зрелищем, но звук нарастал, акустика в зале делала егооглушительным, заложило уши, как в самолете. Пальцы Орлик, сжимавшие его руку,ослабли и похолодели.

Шипение исходило от Хота, постепенно превращалось вотдельные непонятные слова.

— Омма не пад ме гумм… омма аввалукед швары пад…

«Надо уматывать, — решил Петр Борисович, — скорее прочьотсюда! Еще немного, и лопнут перепонки, Боже, какая боль!»

Только сейчас он заметил, что у ниши, в которой они с Орликпрячутся, нет ограждения. Шаг вперед, и полетишь кубарем с высоты трехэтажногодома на каменные плиты.

«Бред. Дурацкие игры. Однако какой чудовищный, омерзительныйзвук. Почему я не могу шевельнуться? Меня словно парализовало и ее, кажется,тоже», — в панике думал Петр Борисович.

И тут он почувствовал у самого уха теплое дыхание Орлик.

— Есть молитва на изгнание нечистого, только я не помню.

— Давайте уйдем скорее, — прошептал он в ответ.

— Не могу. Я почему-то ног не чувствую. Что они собираются сней делать?

— С кем?

— С Соней. Смотрите, она как будто под гипнозом.

— По моему, они просто дурью маются. Продолжение праздника.Очередное представление Йорубы, — прошептал Петр Борисович и даже попыталсяусмехнуться.

Соня медленно приблизилась к пылающему овалу. В свете свечейстало видно совершенно белое, как гипсовая маска, лицо, застывшие глаза. Хотпродолжал шипеть, изрекать какие-то заклинания. Поднял правую руку, ладоньювниз, и произнес по русски, без малейшего акцента:

— Ты отрекаешься от страны, в которой родилась и живешь, воимя благословенных мест, которых достигнешь, отринув этот нечистый мир,проклятый небесами.

— Клятва баварских иллюминатов, Адам Вейсгаупт,восемнадцатый век, — прошелестел рядом шепот Орлик.

Повисла мертвая тишина, шипение прекратилось. Соня стояланеподвижно. Хот застыл перед ней на постаменте, вытянув вперед правую руку.Прошло минуты три. Соня шевельнулась, вздрогнула, немного отступила назад, лицоее исказилось, послышались тихие странные всхлипы.

И вдруг, непонятно откуда, возник новый голос, он говорил пошамбальски, несколько раз отчетливо прозвучало слово «хзэ».

— Ты исчерпал себя, Хзэ, твоя эпоха кончилась, твое место нагалактическом дне, — быстро, нервно зашептала Орлик на ухо Петру Борисовичу, —да, кажется это так переводится, хэтвеш, самый нижний слой ада в шамбальскоймифологии.

Опять тишина. Свечи вспыхнули ярче, заговорил Хот, тоже пошамбальски.

— Мой властелин, я нашел адепта, у меня есть идея, дай мнеотсрочку, — перевела Елена Алексеевна.

— Хзэ, ты решил поторговаться со мной? Ты, кусок дерьма…Извините, очень грубое шамбальское ругательство. Твоя идея войны междумужчинами и женщинами… Еще ругательство, совсем нецензурное. Ну, в общем,имеется в виду, что это глупая, бессмысленная идея… У тебя нет адепта.Отправляйся в хэтвеш.

— Помните, как Йоруба впитывал космическую энергию черепа иобщался с инопланетянами? — прошептал Петр Борисович. — Вот сейчас онизанимаются примерно тем же. Дурацкие игры.

— Да, Учитель, да, Учитель, — повторял внутренний суфлер.

Собственных мыслей не осталось, только этот голос. Соняглядела в пылающие глазницы и ничего не видела, кроме огня. Следовало шагнуть вогонь, омыться огнем, очиститься от лжи, освободиться от пустых иллюзий, статьсильной и свободной. Внимательно выслушать первое изречение, произнесенное порусски, дождаться паузы, сделать три шага вперед, ответить: да, Учитель. Второеизречение, шесть шагов к правому краю Великого ока. Да, Учитель. Третьеизречение. От края еще шесть шагов. Встать слева от Учителя, ответить: да,Учитель.

Она не помнила, каким образом попала в церемониальный зал,что было за час, за день, за год до этого. Зачем помнить прошлое? В нем толькогрязь, ложь, скверна. Его больше нет. Есть прекрасное светлое будущее.Необозримый сияющий простор, торжество грядущих свершений.

— Ты отрекаешься от страны, в которой родилась и живешь, воимя благословенных мест, которых достигнешь, отринув этот нечистый мир,проклятый небесами.

«Вперед! К великой победе! Три шага вперед! Осторожно, несбей подсвечник!» — скомандовал внутренний суфлер.

Сделать три шага оказалось необычайно тяжело. Ноги свело отхолода. «Ты отрекаешься от страны». Какая разница, где творит ученый?Свободному творцу отечество не нужно. Что там дальше? «Ты отрекаешься от отца иматери». Но папа все равно умер, а мама в Австралии. Это пустая формальность.Просто слова, и все. Третье изречение никак не вспомнить. Мозги заледенели.Скорее к Великому оку, иначе превратишься в ледышку. Спасение в огне. Ничто несогреет и не наполнит энергией, кроме этого великолепного пламени. В немпростор сияющих свершений и грядущих вершин. Вперед, к великой победе. Победаучения Учителя — залог торжества вершин. Вот он, несокрушимый и необозримый, напостаменте с простертой вперед рукой, великий вождь грядущего простора. Немраморный, не бронзовый, не бумажный на плакате. Настоящий вождь, вот он.

«Да, Учитель, да, Учитель!»

Внутренний суфлер так долго твердил одно и то же, чтополучался бессмысленный набор звуков, который Соня никак не могла повторить.Она закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться. Сияющий, пылающий, необозримыйисчез.

«Нобелевская премия за две тысячи двенадцатый год, — опернымбасом пропел суфлер и, помолчав, жалобно пискнул: — Наше дело правое, мыпобедим!»

Соня открыла глаза, увидела на черном кубе расплывшуюсятушу. Рукав на локте простертой руки лопнул по шву, лопнули брюки, вместо лицабагровая лепешка. Слепили из какой-то дряни, водрузили на постамент. Это былосмешно, и Соня засмеялась.

Внутренний суфлер возмущенно квакнул, но его заглушил громкийголос откуда-то сверху. Соня не понимала ни слова. Голос говорил по шамбальски.Багровый вождь и Учитель, не меняя позы, принялся отвечать, тоже по шамбальски,и Соня заметила, что обращается он непосредственно к черепу.