– Пишет. Чувствуется, что переживает. Да я и сама оглядываюсь на себя и не могу понять: неужели можно быть до такой степени дурой? Он всегда говорил так убедительно и веско, что я как кролик на удава реагировала. Он меня все время накручивал: привлечем внимание западной печати! Особенно когда немного выпьем в ресторане, ну, пару рюмок, и пару сигарет выкурю. Я вообще не курю, но Серж всегда настаивал, а потом начинал свое давление. Он прямо-таки парализовывал мою волю, я и думать перестала, а точнее и мыслей никаких в голове, все казалось просто и не думалось. Иногда начинала волноваться, а Серж говорил: «Успокойся, покури, ничего страшного нет». Выкуришь сигаретку – вроде бы действительно ничего страшного нет. Успокаивалась!

Алексей машинально повторил за Катей: «Успокойся, покури, ничего страшного нет. Выкуришь сигаретку – вроде бы действительно ничего страшного нет. Успокаивалась! Выкуришь сигаретку… Выкуришь сигаретку…» – автоматически повторял он про себя, не понимая еще, почему к нему прицепилась эта фраза. А Катя продолжала говорить, и Барков как сквозь сон слышал ее, а сам не вникал в суть ее слов.

– Мне так хотелось вырваться из его заколдованного круга! Я ведь сразу хотела тебе все рассказать, да было страшно, не хотелось идти в тюрьму. Меня, когда первый раз судили, я ведь к делу была непричастна, я просто была среди этих девчат и ребят. Они крали, а мне было весело, я думала, какие они храбрые, сильные, ругаться умели. А на суде такими показались жалкими и ничтожными: юлили, плакали, врали, каялись.

«Выкуришь сигаретку… Выкуришь сигаретку…», – продолжала цепляться за сознание пустая фраза. Барков повернулся к Екатерине и взял ее под руку. Он почувствовал тепло ее нежной, как у ребенка руки и спросил:

– Какие сигареты курили?

Она поглядела на него с удивлением и недоумением.

– Заграничные, Серж других не признавал. Кажется, «Виктория». Он ими очень дорожил. Один паренек попросил сигаретку, так Серж убрал пачку в карман и говорит ему: «Нет! Последнюю выкурили». Но я-то видела, что у него было еще полпачки.

– А может, не «Виктория»? – чисто для профилактики спросил Барков.

– Может быть и не «Виктория», но первые две буквы – точно латинские «Ви».

– Может, «Вайсрой»? – начиная волноваться, задал он вопрос.

Он вытащил из кармана записную книжку и ручку, остановился возле витрины, освещенной неоновой лампой, и написал по-латыни «Вайсрой».

– О! А ведь точно так было написано на пачке! – согласилась Маслова. – Я же не присматривалась специально.

– Да и я не специально. Просто поинтересовался любимыми сигаретами Сержа, – засмеялся Барков удовлетворенно. – Катя, извини, вопрос один нескромный, но важный. Серж к тебе приставал? Ты красивая, молодая, это вполне естественно.

– А это, кстати, совсем неестественно. Он вел себя со мной так же, как и ты. У тебя служба не позволяет. У него, наверно, тоже служба, и он на такие мелочи не разменивался.

«Твоей наблюдательности не откажешь», – удовлетворенно подумал Барков.

– Ну что? Пойдем спать! Мне рано вставать.

* * *

…Одесса уже проснулась, сотни людей тянулись к Привозу. Автобусы, троллейбусы высаживали неподалеку целые партии с кошелками, сумками.

Самолет из Москвы совершил посадку, и едва подкатили трап, как в проеме двери показалась подтянутая, спортивная фигура Лазарева. В отдалении стояла черная «Волга». Кроме водителя там сидел несколько грузный мужчина лет пятидесяти с широкими «руководящими» бровями, толстые короткие пальцы его лежали на животе, сцепленные в замок. Как только он увидел Лазарева, коротко бросил шоферу:

– Давай к трапу!

«Волга» тихо подкатила в ту минуту, когда полковник ступил на землю Одессы. Кравцов, один из руководителей областного управления КГБ, не вылезая из машины, окликнул Лазарева:

– Герман Николаевич!

А минутой позже черный лимузин уже помчался к городу.

– Давай коротко! – попросил Лазарев. – Только главное.

– Когда мне доложили, что задержали иностранного моряка со шведского судна, который подрался в ресторане, – сказал Кравцов, – я лег спокойно спать, мало ли дерется иностранцев в городе. Выдворяем их побыстрей отсюда, и все. Но когда провели осмотр его вещей, думали, что он кастетом орудовал, то в сумке оказалось сто тысяч рублей советских денег. Как он их протащил – еще предстоит узнать. Конечно, тут уже запахло не простым хулиганством. Есть два основания упрятать его за решетку на несколько лет. Вы понимаете, о чем я говорю? Он, оказывается, парня ударил бутылкой.

– Дмитрий Николаевич, здесь речь не о контрабанде валюты. Он ввез в нашу страну наши деньги. Мы вправе спросить, кто ему дал эти деньги, где их взяли и кому предназначались. Но ответа на свои вопросы мы не получим: тот, кто дал ему советские деньги, снабдил его и легендой. Я уверен, что он скажет вам, что нашел сверток с деньгами возле уборной, собирался их сдать властям – вот и все. Если бы не драка и т. д. Давайте ориентироваться на его хулиганство. Преднамеренное нанесение тяжких телесных повреждений, статья 209, и три года ему обеспечено, хотя вообще-то студент его спровоцировал оскорблением. Даже один год заключения – радости мало для Грейпа. Так я понял из справки. А теперь давайте малину.

– Самое интересное началось утром, – сказал Кравцов. – Первым рейсом из Москвы прилетел представитель посольства. Грейп еще не проспался, а на выручку уже примчался лев. Я тогда понял, что не простой Грейпфрут оказался у нас за решеткой. Ради какого-то моряка, да еще плавающего на шведском судне, столько тревоги?! Есть еще одна чрезвычайно любопытная деталь. В записной книжке Грейпа мы обнаружили схематический набросок, очень напоминающий план какого-то места, а в центре – слово «Серж» по-английски. Ну, «Серж» в переводе – это саржа или серж – такая ткань. Что это означает – мы не могли решить. План очень походит на место, где находится клуб моряков. Но при чем тут ткань?

– А как ведет себя представитель посольства? – спросил Лазарев.

– Рвался на немедленную встречу. Но мы разъяснили ему, что Грейп еще не пришел в себя после пьянки. Ждали вашего приезда.

– Где сейчас Грейп?

– Где и положено быть хулигану. В милиции.

– Ладно, давайте ему встречу с представителем посольства. Посмотрим, что будет дальше. Встречу прикройте…

…В небольшом помещении по обе стороны стола сидели Грейп и аккуратно одетый господин, представитель посольства. На торце стола, подперев голову руками, устроился старший сержант милиции. Добродушное, туповатое, губастое лицо вызывало слегка презрительную гримасу дипломата. Впридачу ко всему, сержант еще сопел и жевал губами. Потом вытащил большой красный платок и шумно высморкался, долго складывал его по швам и аккуратно засунул платок в карман.

– От него мерзостно пахнет.