Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В 9.20 в церковь по Нурмэ, заново асфальтированной. Служба уже идет. Матушка читает Апостола. Много «платочков». Жарко. Постоял немного. Дальше слушал со ступенек крыльца и сидя на скамеечке. Ветерок, солнечная синева неба. Голубое, детское сияние глаз старичка, обернувшегося на бой часов: детская готовность к сроку своему. Слепой глаз батюшки, совершавшего «кажденье» у икон, устремленный на меня, но не увидевший меня… Черно-седая полная женщина, знакомая моя незнакомка, — жива. И платье все то же на ней.
Верую… в Господа нашего Иисуса Христа… Рожденна, несотворенна… прежде всех век… и вот, — мы, возвращающиеся, каждый в свой час, в Бездонность Бытия… Домой, в лоно… То самое лоно, которое было «прежде всех век» и ныне пылающее в пустом храме золотым пламенем множества свечей, в то время как крестный ход обходит храм и батюшка, старенький, голосом ребенка возглашает: «Пресвятая Богородица, спаси нас!» — и окропляет стены храма, травы и тесно толпящихся, идущих с ним… И несколько тяжелых, крупных капель святой воды упали и мне на голову и лицо. Господи! Избави меня от лукаваго!..
Прошел морем до заставы. На море такая чистота, свежесть животворная, что, выйдя к нему и вдохнув льдистое его дыхание, невольно поднялся на цыпочки: казалось, вот-вот поднимусь от земли и полечу!.. Домой автобусом. Пришел в 2 часа. Обед. Сон. На веранде с 4 до 6.30 — запись дней. Вечер погожий, свежий, в шелесте листвы клена, тонких полосах в неярком небе.
Утром Коп пришел ко мне: в 6.15 звонила Аля, собирается вернуться сегодня вечером.
На днях: трепещущий, неторопливый полет молодого скворушки, небольшой подъем вверх на неподвижных крылышках. Все вместе — точное воплощение в движениях трепетно ликующей весенней песни скворца. А момент паренья — как заключающий, умиленный посвист (объятие неба крыльями!).
К Копу на его веранду. Он в беспокойстве: у Фиры серьезное нервное расстройство: дрожит, слезы, напряженье… В 8 часов ровно открылась дверь из волчонковских комнат — появилась Аля: веселая, сияющая, с потоками слов, рассказов о своем путешествии, размеченного и удавшегося по секундам: с Мидори [переводчица Мидори Кавашима] обедала в ресторане (!), получила пакеты (привезла велосипед!), воевала с таксистом и т.д.
Внезапно кошачьи вопли: Кисаня избивает Тишу, а вдали удирает «голубая». В этой связи совсем нечаянно разразился резкостями по адресу Т.М.; она даже тявкнула что-то мне в ответ. Как всегда, «шепотом» вошла в дом. К тому же она простужена и едет 23-го в город. Не плюнула бы она на все…
22 июля.
Вторник. Копель настоял на «вскрытии» велосипеда. И большую половину дна Алена его собирала, постигала, ласкала и вылизывала. Я сидел тут же на веранде, радовался за нее — и одновременно угрызался очередным своим вчерашним хамством по адресу Тамары Михайловны. Заодно вылезли призраки моего последнего пьянства у Копа, а с ними и все болести стыда и совести во всей первоначальной интенсивности… Сидел и ужасался на себя и «внутри себя», в глазах людей, в потоке сплетен и пр. и пр.
Около 4-х приехал говночистный грузовик, а в 4 часа — легковая от Виктора Ивановича, и мы с Алей и Копом поехали в Нарву. Там в магазине: покупка занавесок, самовара, а я «себе» купил «собственный» уютный клетчатый плед. В городе не продохнуть. День жаркий, даже знойный и на удивление безветренный (на море и на реке).
Вечером всеобщая тревога о Фире, которая не вернулась пока с работы и, главное, не отзывается на звонки. Аля по этому поводу в таком смятении, что даже почти не заметила и с трудом поддерживала разговор с пришедшими навестить нас Антониной Васильевной и Наденькой, людьми, по-настоящему родными и которых Аля сердечно любит. Кончилось поездкой Копа в Нарву. К счастью, выяснилось, что у Копа на квартире просто испорчен телефон.
23 июля.
Среда. Тамара Михайловна отбывает в город. День прекрасный, и поэтому одновременно и мы, и все Волчонки захотели на реку. Трудность с пустым домом, запирание кошек, приемкой заказанных дров, разговоры с шофером, который должен прийти в течение дня. В итоге — Аля осталась дома. Как кажется, не без удовольствия. Мы с Копом — вместе на реку. В момент нашего отбытия приход к Але Норы. На реке, с попутным ветерком, мы с Копелем быстро доплыли по Россони до песков, где уже расположились Боб, Муся, няня вокруг палатки, в которой совершал свой полуденный сон Стасик.
Не торопясь прошли в первую протоку вдоль стены густой куги [осоки], зарослей тростника и желтых кубышек. Причалили у высокого берега, поднялись по тропке к сосняку, пройдя через который можно выйти прямо к морю. Тишь лесная. Сушь. Песчаная дорожка на Саркуль. В кронах сосен молчаливо вспорхнувшая птица. Вернулись водой немного назад и, найдя узенькую протоку в чаще тростников и куги, цепляясь веслами за стебли кубышек, кой-где в пролешку — через чистинки — как бы водные полянки, на которых белели ослепительной белизной звезды белых лилий, — пробрались в Россонь, почти к самой деревне Саркуль. Притулились у противоположного берега, позавтракали. Вернулись к стоянке Боба и Муськи. Довольно долго отдыхали. К сожалению, даже в будни воют, рычат и гонят волну на берег частые моторные лодки. Из-за горизонта медленно и незаметно надвинулась мглистая, широкая туча. Солнце зашло в дымку. Стало сильно парить. В 4 часа тронулись и около 5-ти были дома.
Усталость от воды, солнца и лодки — совсем особая. Чудом утоления оказалась тарелка домашней простокваши. Нора еще у нас: они с Алей принимали душ, сидели долго под кленом, отдыхали; и было им очень, видимо, хорошо. Аля: «Ведь это мой первый выходной день…» (!!) Аля приняла и дрова, и шофера, как было ей поручено. Туча тем временем совсем надвинулась. Пошел к барометру: он упорно показывает хорошую погоду. Значит, если толковать по «старым книгам», перемены погоды не будет, но могут выпасть легкие, проходящие дождики — от Божией благодати.
Отдохнув, записал дни. Алена возится с обнаруженными (?!) в холодильнике цыплятами. О, Тамара Михайловна, о, Тамара Михайловна?!! Копель с присными возится с привезенными дровами (чурками,