как он их называет). А барометр не соврал: упало несколько капель дождя, туча постепенно истаяла и небо очистилось. Сейчас 9 часов вечера. Ясно. Восточный легкий ветерок. Вечереет… Вечером по просьбе Копа дважды прослушали Седьмую симфонию Сибелиуса. Пришли и Фира, и Боб, заметивший, что струнные «холодны» (?!).

24 июля.

Четверг. Утром долгие Алины сборы и ожидание Норы. В 12.30 втроем на лодку. Долго крутились на корме, снимали лодку с мели… Крепкий ветерок с моря. На Нарове волнишка. Первый короткий причал у «рабиновического» места. Нора купалась. Дальше Аля на веслах. Сижу на корме, рулю, блаженствую. Аля легко гребет, лодка споро скользит вдоль цветущих, дышащих горячим ароматом берегов; вдоль саркульских домиков (новый зелененький домик), вдоль почему-то ныне не скошенных лугов (высокие, побуревшие травы), мимо «моего» леса, за которым стоит «мой» хутор, вдоль золотисто-розовых песчаных отмелей с неподвижными белоснежными чайками на них.

Помаленьку, не торопясь, глядь — и протока к Тихому. Алена настояла плыть дальше. На озере волнишка изрядная, свежий ветер. Причалили к высокому сосновому берегу. Аля и Нора поднялись наверх осмотреться. Скоро, однако, вернулись: в бору заели слепни. Мы с Алей ополоснулись, помылись. Завтракали и обедали на обратном пути, причалив на выходе из озера у коряжистого бережка.

Отдохнув напротив, в тени, среди покрытых ягодами опустившихся к воде веток черемухи, тронулись к дому. Я сел на весла. Против Саркуля встретился Барков с женой и какой-то дамой, едущий на моторке «к себе», на Тихое. Тащил в гости. Причалили у Шуры [Томм]. Но, увы, вместо ожидаемого молока мои дамы принесли печальные вести: корову Шура продала, перенесла тяжелую операцию, ходит на костылях, сама плавает в Венкуль за литром молока… Бабы Лизы нет: умерла два года назад. И кажущийся с реки таким милым и уютным крохотный ее домишко пуст и заколочен…

На песочке, где Аля вырезала когда-то рогатку, опять причалили, и Нора еще раз наслаждалась водицей и купаньем. К своему берегу причалили часов в 8. Хотя греб я без натуги и лодка очень легко идет, все же сильно устал, хотя меньше, чем уставал два года назад (как это ни странно). Дома застали весь клан за уборкой дров. Коп очень озабочен: возил Фиру в Л-д и там врач нашел у нее «депрессию»… Фира все это время не в себе, неузнаваема. Вспышка Копа по адресу «дамского» поведения нашей Там. Мих. Я опять утешился простоквашей, а погодя — вареной курой. Уже в сумерках опять пришла Нора — принесла подлещиков. Аля вышла на поленницу — чистить их. На вечернем холодке киски разыгрались, гонялись, охотились на мотыльков; Аля еле-еле их водворила домой.

25 июля.

Пятница. Рано утром сквозь сон слышу: рычит Кисаня; сидит под кроватью; еле вышла, с трудом ступает, опухоль на брюшке сильно отекла. Видимо, дражайший сосед ее хорошо огрел третьего дня, когда она принеслась домой совсем обезумевшая. Очень мы с Алей испугались. Сидим весь день дома. После завтрака до обеда дремал у себя на диване, просматривал «Науку и жизнь». Но после обеда, приятно отдыхаючи после вчерашнего, все скопились под кленом. Волчонки без конца слоняются по лужайке: заболевший Стась хнычет, Боб, Манька не знают, что с собой и дитей делать, Копель озадачен внуком и Фирой, которая после приезда с работы, под действием новых лекарств, спит без конца…

Мы с Алей очень болеем за Кисаню, которая отлеживается в «джунглях». День знойный, висит густая, к вечеру ставшая влажной жара, в небе ползут кучевые облака, но так медленно, что почти незаметно их движение. Так что день получился не ахти какой…

26 июля.

Суббота. В 5 утра был на веранде. На востоке небо только начинает золотеть. Стоит легкая дымка. Молчание полное, нерушимое. В 9 часов встали. Аля охотно (!) согласилась идти со мной к батюшке и матушке насчет 9 августа.

Вышли в 11.30. От Кургауза по Нурмэ. Всегда радостная мне дачная «сиверская» тенистость и запах влаги. В канавах даже в эту сушь стоит вода, затянутая могучей, ярко-изумрудной ряской. В электромагазине купили столь нужный нам складной походный стульчик с маленьким рюкзаком.

Часок у батюшки и матушки на веранде. Батя в домашней обстановке кажется бодрее, менее постаревшим, но плачет о судьбе своей… Как всегда, здесь ласка душе, от всего такого своего, дорогого, последнего… Аля подарила матушке японскую вазу, которую та очень оценила, потом рассказывала о зиме, о Японии… Договорились о 9-м. Вышли на море, свернули к маяку. Пляж и море кишат и кипят массой загорелых тел, взлетающими мячами, пестротой ярких трусов, разноцветных бюстгальтеров, арбузными животами, неистовыми буферами грудей и задниц… Но небо, море и его дыхание синеют и дышат так мощно, что заставляют не замечать всего окружающего, и каждый, если захочет, может себя ощущать единственным, парящим наедине с небом, морем, в их первозданной, пронзающей чистоте. Повстречали лежащих на пляже Копа, Фиру и няню. Потом у маяка поднялись по лесенке и посидели в тени и прохладе на скамейке над обрывом пляжа. Идя домой, мимо Пигулевских, вышли к реке. Долго сидели на бревне у берега и неотрывно наблюдали, как отбывали, прибывали рычащие моторки — разноцветные, разносистемные; как они проносились вдали, исчезали в Россони, не оторваться было от того, как хозяева их выводили на простор реки, как заводили; кто бережно, кто лихачески, кто потихоньку, медленно ехал, у кого мощный мотор задирал нос лодки высоко над водой, оставляя за кормой пенный вал.

Аля: «Могу без конца смотреть на это». На сей раз у нас обоих не было чувства зависти к береговой отрезанности от водных далей, т.к. тут же, недалеко, стояла наша скромница — весельная лодочка, которая так ходко свозила нас третьего дня на самое Тихое озеро. Дома были около 4-х. Обед. Короткая дрема. Сел писать дни. Кисы вышли гулять. Кисане лучше, но опухоль очень велика. Повеяло прохладой. Аля ушла к Норе за какими-то делами. Приходила Шура, принесла белье. Заглядывал Коп, мешал писать, но не подолгу. Сейчас 8. Аля пришла с Мишкой. Уселись под кленом. <…> Вечером Аля стала готовить обед. Отрываю ее часто т.к. кошки, то одна, то другая, норовят удрать в соседкин огород. Сидели с Копом на площадке у веранд, покуривали. Тонкие сумерки. Аля в кухне зажгла свет. Люблю этот час, когда гаснущий свет раннего вечера почти равен первым бледным огням, затепленным в домиках.

Около 11-ти Копа тревожно окликнули от Ждановых: у маленького опять выскочила грыжа. Коп едет