— Я знал тебя? Когда тебе было двенадцать?

Она качает головой.

— Но я тебя видел.

— Возможно. В большом павильоне. Моя мать была одной изфрейлин Доброй Королевы. Я тоже… самой младшей. Ты мог меня видеть. Я думаю,что видела тебя.

Джеку требуется несколько секунд, чтобы переварить смысл ееслов, потом он продолжает. Время поджимает. Они оба это знают. Он чуть ли нефизически чувствует его бег.

— Ты и Джуди — двойники, но путешествовать вы не можете. Онаникогда не была в твоем сознании здесь, а ты в ее — там. Вы… говорите черезстену.

— Да.

— Когда она что-то писала, это была ты, шепчущая по другуюсторону стены.

— Да. Я знала, как сильно я давлю на нее, но ничего другогомне не оставалось. Не оставалось! Дело не в том, чтобы вернуть ей сына, хотяэто тоже важно. Есть более серьезные причины.

— Например?

Она качает головой:

— Не мне рассказывать тебе о них. Это сделает другойчеловек, в сравнении с которым я — пылинка.

Он смотрит на аккуратные повязки на кончиках пальцев идумает о том, как яростно Софи и Джуди пытались прорваться сквозь стену друг кдругу. Морган Слоут, похоже, становился Морганом из Орриса усилием воли.Двенадцатилетним мальчиком Джек встречал и других, обладающих тем же талантом.

Он был не из их породы. Оставался Джеком в обоих мирах. Авот Джуди и Софи не могли перемещаться в сознание друг друга. Что-то импрепятствовало, они лишь перешептывались через стену между мирами. И Джек неможет представить себе более печальной повести.

Джек оглядывает рваный шатер, непрерывное движение пятенсвета и тени. Хлопают полотнища. Через дыру в стене он видит в соседней комнатенесколько перевернутых коек.

— Где мы?

Она улыбается:

— Для некоторых это госпиталь.

— Да? — Он вскидывает голову, вновь смотрит на очертаниякреста. Муаровый, но когда-то точно был красным. «Красный крест, глупенький», —думает он. — Ага! Но он… несколько… э… древний?

Улыбка Софи становится шире, и Джек понимает, что онаироничная. Каким бы ни был этот госпиталь, здесь, похоже, пациентам оказываютсовсем не ту помощь, как в клинической больнице.

— Да, Джек. Очень древний. Когда-то таких госпиталей былобольше десятка, в Долинах, в Верхнем мире, в Срединном мире. Теперь онинаперечет. Может, это последний. Сегодня он здесь. Завтра… — Софи вскидываетруки, опускает. — Где угодно! Может, по ту сторону стены, что и Джуди.

— Прямо-таки странствующий медицинский цирк.

Должно быть, она воспринимает его слова как шутку, потомучто смеется и хлопает в ладоши:

— Да! Да, конечно! Хотя ты едва ли захотел бы здесьлечиться.

«Что означают ее слова?»

— Наверное, не захотел бы, — соглашается он, окинув взглядомрасползающиеся стены, порванные потолки, шесты-стойки, которые того и глядисломаются. — Со стерильностью здесь не очень.

— Однако, будь ты пациентом, — Софи говорит очень серьезно,но ее глаза весело поблескивают, — ты бы подумал, что лучше госпиталя просто ненайти. В заботе и внимании Смиренным сестрам[98] равных нет.

Джек вновь оглядывается:

— А где они?

— Смиренные сестры не показываются на глаза, когда светитсолнце. И если мы хотим остаться в живых, Джек, каждый из нас должен покинутьгоспиталь и продолжить свой путь задолго до наступления темноты.

У него щемит сердце при мысли о том, что каждому из нихдействительно придется идти своим, отдельным путем, пусть он и знает, чтодругого не дано. Но любопытство заставляет задать следующий вопрос. Копписменвсегда остается копписменом.

— Почему?

— Потому что Смиренные сестры — вампиры, и их пациенты никогдане выздоравливают.

Джеку становится не по себе. На лице — тревога. Софи онверит: в мире, где есть место вервольфам, вполне могут быть и вампиры.

Она касается его руки. По телу Джека пробегает дрожьжелания.

— Не бойся, Джек. Они тоже служат Лучу.[99] Все живое служитЛучу.

— Какому лучу?

— Не важно. — Ее пальцы сильнее сжимают запястье Джека. —Тот, кто ответит на твои вопросы, скоро будет здесь, если уже не пришел. — Онаискоса смотрит на него, улыбается. — Когда ты выслушаешь его, тебе станет прощезадавать вопросы.

Джек понимает, что ему указывают на его невежество, ноуказывает Софи, а потому не чувствует обиды. Он с готовностью идет следом заней из одной комнаты большого и древнего госпиталя в другую. Переходя изпомещения в помещение, понимает, какое огромное это сооружение. Еще он ощущает,несмотря на свежий ветерок, слабый, но неприятный запах, смесь запаховбродящего вина и испортившегося мяса. Что это за мясо, Джек знает. Он сотни развыезжал на место преступления, где его поджидал очередной труп, так чтодогадаться не трудно.

***

Мы бы допустили бестактность, покинув Джека в тот момент,когда тот встретил любовь всей своей жизни, вот мы этого и не сделали. Нотеперь, когда Джек и Софи шагают по госпиталю, давайте выскользнем за еготонкие стены. Снаружи нас встречают сухая земля, красные скалы, кустарник,цветы, чем-то напоминающие калохортус, невысокие сосны, несколько кактусов.Откуда-то доносится журчание воды. Полотно стен и крыши госпиталя шуршит ихлопает, как паруса торгового корабля, поймавшего ветер. Легко и непринужденноскользя вдоль восточной стены госпиталя, мы замечаем набросанные вдоль неепредметы. Тут и каменные пластины с рисунками, и прекрасная медная роза,которая, судя по всему, побывала в раскаленной печи и оплавилась, и маленькийковрик, мясницким тесаком разрезанный надвое. Все это вещи, которые вместе сДжеком перенеслись из одного мира в другой. Мы видим обугленную телевизионнуюэлектронную трубку, лежащую среди осколков стекла, несколько батареек «ДюраселлАА», расческу и, что уже совсем странно, женские белые нейлоновые трусики срозовой надписью «Sunday». Произошло столкновение миров.