Она делает глубокий реверанс, встает на колено, низконаклоняет голову:

— Спасибо тебе. Приди с миром, стрелок, и да будет с тобоймоя любовь, когда ты продолжишь свой путь по Лучу.

Джек чувствует, как от этих слов по его спине бежит холодок,потому что произнесены они особым тоном, полным глубокого смысла.

Спиди, так Джек все еще называет его, берет Софи за руку,предлагая ей подняться;

— Встань, девочка, и посмотри мне в глаза. Здесь я нестрелок, во всяком случае, в пограничье, даже если время от времени и таскаю ссобой старую железяку. В любом случае нам о многом надо поговорить. Нацеремонии времени нет. Вы двое, пойдемте со мной. Посовещаемся, как говорим мы,стрелки. Или говорили, до того как мир сдвинулся. Я настрелял дичи, так чтозаодно и перекусим.

— Как насчет… — Джек указывает на что-то бормочущего,пытающегося засунуть батарейки в бумажную трубку Уэнделла Грина.

— Вроде бы он при деле, — говорит Паркус. — Сказал мне, чтоон — газетный ястреб.

— Боюсь, он слишком высоко себя ценит, — качает головой Джек— Он — газетный стервятник.

Уэнделл чуть поворачивает голову. Смотреть на Джека нерешается, но губы растягиваются в оскале. Возможно, это рефлекторное.

— Зол. Золо. Золо-той мальчик. Голли. Вуд.

— Ему удалось сохранить чуточку обычного обаяния ижизнелюбия. С ним тут ничего не случится?

— Рядом с шатром Смиренных сестер редко кто бродит, —отвечает Паркус. — Никто его не тронет. А если он учует в воздухе что-нибудьвкусненькое и заглянет на огонек, что ж, мы сможем его накормить. — Онповорачивается к Уэнделлу. — Мы будем за тем пригорком. Захочешь прийти в гостине стесняйся. Понял меня, мистер Газетный Ястреб?

— Уэн. Делл. Грин.

— Уэнделл Грин, да, сэр. — Паркус смотрит на Джека и Софи. —Пошли. Времени в обрез.

— Нам бы не забыть про него, — шепчет Софи, оглядываясь. —Через несколько часов стемнеет.

— Не забудем, — соглашается Паркус, они уже поднимаются напригорок. — Негоже оставлять его около шатра после наступления темноты. Добромне кончится.

***

На другом склоне холма растительность гуще, есть дажеручеек, который, должно быть, бежит к реке, шум ее воды доносится издалека, ноландшафт больше напоминает Северную Неваду, чем Западный Висконсин. «И этопонятно», — думает Джек. Последний переход разительно отличается от прежних.

У него такое ощущение, будто он — камень, которыйперебросили через озеро. А как досталось бедолаге Уэнделлу…

Справа от них, у подножия холма, стреноженная лошадь пасетсяв тени, как кажется Джеку, юкки древовидной. По левую руку, в двадцати ярдахвниз по склону, круг изъеденных ветром и песком камней. Внутри аккуратно сложеныдрова, которые надо только поджечь. Джеку эти камни определенно не нравятся.Торчат из земли, как зубы. И он не одинок. Софи останавливается, сжимает егоруку.

— Паркус, неужели мы идем туда? Пожалуйста, скажи, что нет.

— Говорящий демон покинул этот круг много веков назад,дорогая, — отвечает Паркус. — И ты знаешь, что лучшего места для беседы ненайти.

— Однако…

— Не время сейчас предаваться страхам, — отвечает Паркус. Вголосе слышны нотки нетерпения. Вместо «страхов» он произносит другое слово, нотак переводит его сознание Джека. — Ты ждала, пока он придет в госпитальСмиренных сестер…

— Только потому, что она, по другую сторону стены,находилась…

—..а теперь я хочу, чтобы шла с нами, — Он вдруг становитсявыше ростом. Его глаза сверкают.

«Стрелок, — думает Джек. — Да, безусловно, он может бытьстрелком. Как в старых фильмах мамы, только настоящим».

— Хорошо, — шепчет она. — Если надо, — смотрит на Джека. —Не мог бы ты меня обнять?

Джек, мы можем в этом не сомневаться, счастлив это сделать.

Когда они проходят между двух камней, на Джека вдругобрушивается словесный поток. Один голос, особенно четкий, проникая в ухо,оставляет за собой дорожку слизи. «Бредут, бредут, бредут, на окровавленныхножках, скоро он придет, мой добрый друг Маншан, и такой я приготовил емуподарок…»

Джек смотрит, как его друг Паркус наклоняется над походныммешком, ослабляет веревку.

— Он близко, не правда ли? Рыбак. И «Черный дом», он тожеблизко.

— Да, — кивает Паркус и достает из мешка дюжину общипанныхжирных птичьих тушек.

***

При взгляде на куропаток в голову Джеку приходят мысли обИрме Френо, и он думает, что не сможет есть. Убежденность крепнет, пока оннаблюдает, как Паркус и Софи насаживают тушки на ветки-вертела. Но после того,как огонь зажжен, а на тушках появляется коричневая корочка, желудок говоритсебе веское слово, настаивая на том, что куропатки пахнут прекрасно, а на вкусскорее всего будут еще лучше. Здесь, вспоминает он, любая еда вкуснее, чем втом мире.

— И вот мы здесь, в говорящем круге. — Лицо Паркуса серьезно,нет и тени улыбки. Он смотрит на Джека и Софи, которые сидят бок о бок, все ещедержась за руки. Его гитара прислонена к одному из камней, образующих круг.Рядом с ней спит попугай, обе головы, Святость и Нечестивость, уткнувшись вперышки, конечно же, видят разные сны. — Демона давно уже нет, но легендаговорит, что эта нечисть оставляет после себя ауру, которая способствуетбеседе.

— Как атмосфера «Бларни стоун»,[101] — уточняет Джек.

Паркус качает головой:

— Сегодня никакого обмана.[102]

— Если бы мы имели дело с обыкновенным мерзавцем. С ним я бысправился.

— Ты прав, — кивает Паркус. — Но, в определенном смысле, сним ты и имеешь дело. Карл Бирстоун ничего особенного собой не представляет.Скажем так, обычный маньяк. Убивать ему не в диковинку. Но во Френч-Лэндингеего просто используют. Как говорят в твоем мире, Джек, он одержим дьяволом. Внего вселился призрак, как говорим мы, в Долинах…

— Или его воспитывали свиньи, — добавляет Софи.

— Да, — кивает Паркус. — В мире, который находится за этимпограничьем, Срединном мире, они бы сказали, что в нем поселился демон. Нодемон куда более сильный и могущественный, чем тот бедолага, который когда-тообитал в этом каменном круге.