Я отчетливо ощущал исходящую от него угрозу и усилием волипоспешил как можно лучше завуалировать свои мысли.

– С удовольствием, – ответил я. – Но толькопри одном условии: если вы станете называть меня просто Эроном.

Он слегка кивнул. Молодая официантка поставила перед намизаказанные напитки. Кортланд одарил ее довольно бесцеремонной улыбкой и тут жеотпил глоток шерри.

Он был неотразимо хорош: блестящие черные волосы, чутьзаметные усики, слегка тронутые сединой; морщинки на лице не портили впечатления– скорее они служили его украшением. Мне вспомнилось, как всего лишь несколькодней назад Ллуэллин описывал внешность Джулиена. Однако следовало немедленновыбросить из головы все эти мысли. Опасность, грозившая мне, была слишкомвелика – я почти физически ощущал ее и интуитивно чувствовал, что импозантностьи обманчивое обаяние Кортланда играют в этом не последнюю роль. Он отличносознавал, что умен и привлекателен, и пользовался этим.

Я взглянул на поставленный передо мной бурбон с водой, ивдруг мое внимание привлекла рука Кортланда, лежавшая на золотом портсигаревсего лишь в дюйме от стакана. Да, теперь я был уверен, абсолютно уверен в том,что этот человек пришел на встречу со мной с самыми дурными намерениями. Удивительно!Ведь я всегда считал, что угроза исходит от Карлотты.

– О, прошу прощения! – воскликнул Кортланд, словнотолько что вспомнив о чем-то. – Мне необходимо принять лекарство. Воттолько если я найду его. – Он ощупал карманы и вскоре достал крохотный пузырекс таблетками. – Ах, какая досада! – покачав головой, проворчал он,потом попросил бармена принести стакан воды и вновь взглянул в мою сторону: –Вам нравится Новый Орлеан? Мне известно, что вы ездили в Техас, повидаться смоей племянницей, но, уверен, успели уже осмотреть и этот город. Как вынаходите здешний садик? – Кортланд жестом указал себе за спину. – Вамрассказывали? С ним связана очень интересная история.

Я через плечо обернулся в ту сторону. Выщербленные каменныеплиты, старый, давно не ремонтированный фонтан… А за ним в тени… человек,стоящий перед дверью с веерообразной фрамугой. Высокая, стройная, освещеннаялишь сзади фигура. Безликая. Неподвижная. По спине моей пробежал холодок,показавшийся в тот момент едва ли не восхитительным. Я не мог отвести взгляд отнежданного видения, но оно постепенно таяло, пока не исчезло совсем.

Вопреки своим ожиданиям я не ощутил дуновения теплоговетерка. Возможно, расстояние было слишком велико. А возможно, я ошибся в своейдогадке о том, кем на самом деле был таинственный незнакомец.

Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем я вновьповернулся к Кортланду.

– В этом маленьком зеленом уголке покончила с собоймолодая женщина, – сказал он. – Говорят, с той поры раз в год водаокрашивается ее кровью.

– Потрясающая история, – едва слышно откликнулсяя, глядя, как он берет в руки стакан с водой и подносит его к губам.Действительно ли он запивал свои таблетки, не знаю. Пузырек исчез. Покосившисьна свой бурбон с водой, я твердо решил, что ни за какие блага в мире даже неприкоснусь к нему. Моя ручка по-прежнему лежала на столе возле дневника, и ямашинально спрятал ее в карман. Занятый своими мыслями о том, что только чтопроизошло, я не имел ни малейшего желания разговаривать.

– Что ж, мистер Лайтнер, быть может, пора перейти ксути нашей с вами встречи.

Кортланд вновь одарил меня ослепительной улыбкой.

– Да-да, конечно.

Что чувствовал я в тот момент? Возбуждение? Любопытство?Наверное, и то и другое. Передо мной сидел сын Джулиена Мэйфейра Кортланд,который только что подсыпал в мой бокал смертельный яд и был уверен, что наэтом все и закончится. И внезапно перед моим мысленным взором предстала всямрачная история этого семейства. Только на этот раз частью ее стал и я сам. Ябыл не в Англии и не читал документы, уютно устроившись в библиотеке, – ябыл здесь, в Новом Орлеане.

Возможно, на лице моем промелькнула улыбка. Однако я знал,что за столь странным всплеском эмоций последуют боль и страдания. Этотпроклятый сукин сын пытался убить меня.

– Я прочел ваше письмо – о Таламаске… и обо всемостальном… – наиграно веселым тоном заговорил Кортланд. – Мыбессильны в этих обстоятельствах. Мы не можем заставить ваших людейобнародовать имеющуюся у них информацию о нашей семье, поскольку она являетсясугубо частной и не предназначена для публикации или использования в каких-либонеблаговидных целях. Однако мы не можем запретить собирать ее, ибо никакиезаконы вы не нарушаете.

– Надеюсь, что так оно и есть.

– Тем не менее в наших силах максимально осложнить вамжизнь и сделать так, что ваши агенты и на пушечный выстрел не смогутприблизиться к кому-либо из членов нашей семьи и принадлежащей намсобственности. Хотя… Это будет стоить недешево, а главное, едва ли остановитвас, если вы действительно те, за кого себя выдаете. – Он замолчал,глубоко затянулся сигаретой и бросил взгляд на мой бурбон с водой. – Язаказал вам не тот напиток, мистер Лайтнер?

– Вы вообще не заказывали что-либо конкретное, –ответил я. – Официантка принесла то, что я пил здесь весь день. Мнеследовало остановить вас, поскольку выпил я уже вполне достаточно.

Обращенный на меня взгляд Кортланда сделался вдруг жестким.Маска наигранной веселости исчезла. И в этот момент его непроницаемое, лишенноепритворного выражения лицо показалось мне едва ли не молодым.

– Вам не следовало ездить в Техас, мистерЛайтнер, – холодно произнес он. – Вы не имели права расстраивать моюплемянницу.

– Согласен. Однако я вовсе не желал расстроить ее. Яхотел лишь предложить свою помощь. Меня крайне беспокоит ее судьба.

– Весьма самонадеянное заявление, мистер Лайтнер. Вы иваши лондонские друзья ведете себя бесцеремонно. – В его голосе мнепочудились гневные нотки. Быть может, однако, это было лишь раздражение,вызванное моим отказом выпить бурбон.

Я долго не сводил с него пристального взгляда, в то времякак разум мой постепенно опустошался, пока в конце концов не избавился от всегопостороннего; я перестал воспринимать звуки, движение, окружающие цвета –остались лишь его лицо и тихий голос, рассказывающий о том, что мне хотелосьузнать.