Порядок в суперсамсонах такой. Вы входите. Желательно сразупроизвести приятное впечатление на телесоглядатая. Ну, улыбнитесь, ну,насвистите что-нибудь эдакое, ну проявите вроде бы некоторую рассеянность, какбудто вы и не вор. Свою ношу вы сдаете в специальную секцию, чтобы неперепутать потом с ворованным, получаете жетон. Берете проволочную тару искрываетесь в лабиринтах американских прилавков. В сетку для отвода глазбросаете кусок мыла «Кармен» образца 1898 года (ровесник русской трехлинейнойвинтовки), но в секции детских игрушек берете огромную резиновую рыбу,выпускаете из нее воздух, затычку прячете себе за щеку, а плоскую рыбу – себепод свитер. Спокойный, чуть отяжелевший (рыба же на животе же) пересекаетекассовый барьер, где платите за одно лишь мыло, а о рыбе умалчиваете. Выскажете – риск? Да, риск есть, но не такой уж и большой. Гораздо опаснее,например, ездить на мотоциклах.

…Погоня была яростной, как будто он не резиновую рыбу украл,а что-нибудь съестное. Никогда не предполагал за собой таких спринтерскихданных. Всем спринтерам врачи-психологи должны внушать, что они украли рыбу.Спринтер должен выходить на старт с ощущением, будто он только что украл всуперсамце огромную резиновую рыбу.

И вот я в полной безопасности на Цветном бульваре.Идиллическая обстановка. Старая Москва. Передо мной переулок, подымающийся погорбу к Сретенке. Вниз идет крошка. Она, конечно, не откажется от рыбы.

– Крошка, иди сюда! Хочешь рыбу?

Что это я шепелявлю? Ах да, затычка во рту! Вдвоем с крошкоймы надуваем рыбу и вбиваем ей под хвост затычку. Плыви, крошка, и вспоминайизредка вороватого дядю.

Напрасно ко мне приглядываются прохожие, должен их огорчить,я не вызываю никаких подозрений, в отличие от

крыши овощного магазина, который боком выпирает в переулок.Крыша этого дома, в котором в промежутке между овощными периодами, кажется,было что-то не овощное, теперь вызывает серьезные опасения. Внешне не отличаясьот сотен других крыш и имея даже кота возле трубы, она между тем таит в себеопасность для всего нашего образа жизни.

Эге, да она уже вздувается! Жесть выгнулась горбом и сейчастреснет по швам. Какая разница – буду я смотреть туда или не буду? Он все равновылезет оттуда, потому что растет, потому что с годами ему там становитсятесно. Но все-таки лучше туда не смотреть. Лучше почитать «Советский спорт».Опять продули – говнюки! Лучше подумать о собаках, о бессмертной Муму. Почемубы не написать рассказ под названием «Как я переписывал Муму»? В этом рассказеможно многое сказать. Сказать кое-что о большой культуре России, конечно женедоступной народам других стран. Некоторые народы мира страдаюткосмополитизмом, другие национализмом. Мы не страдаем ни тем, ни другим.Написать, что ли, о нашем здоровье? Однако рассказ не пропустят без хорошейдозы марксизма, этого исконно русского недуга. Для чего же писать тогдарассказ, если его никто не прочтет? Для души. Сделаю из рассказа бумажный комоки запихну его в пасть Лесючевскому, авось подавится. Не подавится – проглотит!Нет смысла писать рассказы – Лесючевский вкупе с Полевым глотают их, словнохорошие акулы табуретки. Надо просто посидеть здесь и подумать о Тургеневе. Атуда не смотреть.

Можно, между прочим, перебежать бульвар и юркнуть в кафе.Там не только ведь молочное едят. Там можно подзарядить аккумуляторы. В окневидна полукруглая стойка, за ней тетка в белом халате, над ней прорва коньяку.Один грамм коньяку стоит 1,6 копейки. Пересчитай-ка свою наличность.

«Паркером» на песке он сделал умножение – денег было на3578,5 грамма коньяку. Солидность суммы приятно пора шла его и сделала всюобстановку более спокойной. Он встал и солидно пошел в кафе.

По дороге не удержался, бросил все-таки взгляд на тревожныйперекресток, на опасную крышу. Нечего нагнетать страхи – там ничего особенногоне произошло. Крыша овощного магазина действительно лопнула, но не по швам, азвездообразно. Над крышей поднимались круглые мраморные уши, но это было совсемне страшно. Если немного здесь постоять, можно будет увидеть и глазки. Да вотони и появились, маленькие сонные глазки безобидного существа.

Плывут облака. Грачи прилетели. Асфальт подсох. Прохожиенаслаждаются теплой атмосферой. Над крышей старенького дома в переулкеподнимается простое рязанское лицо. Я зашел в кафе и громко спросил:

– Никогда не видели мраморного динозавра?

Ответом было молчание. Публика ела пищу: кто борщ, ктобитки, кто сливки с тертым орехом. Я прошелся по кафе, заглядывая в лица,пытаясь понять, есть ли у кого-нибудь интерес к таким явлениям, как мраморныйдинозавр, вылезающий из овощного магазина. Не добившись ответа на свой вопрос,я приблизился к стойке, облокотился на нее, как будто где-нибудь в Париже, ипоказал буфетчице на бутылку самого дорогого.

– Вместо того чтобы вызвать кого следует, вы емуналиваете, – сказал голос из пищевого зала.

– А вам не касается, – сказала буфетчица в пищевойзал. – Мне плотят, я наливаю. Вам касается кушать.

Она с величавостью, свойственной русским буфетчицам,поставила передо мной коньяк.

– Вот чудак, – сказал я буфетчице. – Думает,что я какой-нибудь провокатор. Вы местный житель и, конечно, знаете, что я имеюв виду мраморного ящера в том доме, где когда-то жил скульптор. Кстати, гдеэтот бедолага? Отчалил?

Я прихлебывал коньячок и поглядывал в большое окно, закоторым плыл сероватый уютный денек с умеренным ветром, с приятно оживленнымипрохожими. Там развевались длиннейшие ярчайшие шарфы. Проехал ярко-зеленыйавтобус с надписью «Дюбонэ».

– Приятно, месье? – спросила буфетчица. – Неправда ли, приятно?

– Приятно ли? Не отрицаю – приятно, но спасения, мадам,надо искать не здесь, а глубоко в сердце России, еще не тронутом порчей. Знаю,вы скажете, Суэцкий канал, нефтяное эмбарго, «Конкорд – Ту-144»… Многое лежитмежду нами, но я все-таки рискну рассказать вам свою нехитрую

историю.

У меня была любовница из белоэмигрантской семьи. Мы вместесражались в Африке за человеческие жизни. Да, так бывает, мадам, белоерозовеет, красное выцветает. Они жаждут революции, мы алкаем величия.Компромисса не будет, сколько ни добавляйте синьки! Мы встречались в течениедевяти лет раз в три года. Теперь выяснилось, что Маша родила мне трех детей. Яи приехал сюда не для борьбы за мир и не для коммерции, а просто деток повидать.Ву компренэ?

– Закрываемся, – сказала буфетчица. –Обеденный перерыв.

– Справедливо, – согласился я. – Повару ведьтоже надо покушать.

– Это хорошо, что вы так говорите, – сказалабуфетчица, – а есть такие, что без понятия.