«Ты выиграла войну, – напомнил ей Алтан. – Ты хотела встать во главе. Так и вышло. Не вздумай все изгадить».

Но каждый раз, стоило ей привести мысли в порядок, Рин снова вспоминала, что на кону стоит не Арлонг, а вся страна.

Однако проблемы Арлонга бледнели по сравнению с тем, что творилось по всему Никану. Республика опустошила страну гораздо сильнее, чем предполагала Рин. В каждой провинции не хватало зерна. Торговля скотом почти прекратилась, начиная еще с мугенского вторжения, а последовавшая затем гражданская война не дала возможности ее восстановить. После того как год назад Дацзы отравила реки, ощущалась и нехватка рыбы, которая раньше в изобилии водилась на юго-востоке.

Распространились заразные болезни. Почти повсюду возникали эпидемии тифа, малярии, дизентерии, а в отдаленных поселениях провинции Крыса стало беспрецедентно много случаев проказы. Обычно такие болезни поражали население с определенной цикличностью, но война смела целые поселения и загнала массы людей, которые прежде никогда не контактировали друг с другом, в тесные замкнутые пространства. В результате вспыхнули инфекции. До некоторой степени их сдерживала гесперианская медицина. Теперь ее не стало.

К этому прибавлялись все остальные обычно сопровождающие войну бедствия. Многие лишились крова. В стране хозяйничали бандиты. Торговые пути больше не были безопасными, вся экономика перестала функционировать. Требовались месяцы, если не годы, чтобы восстановить поток товаров, поддерживающий нормальную жизнь в империи.

Рин не узнала бы и о половине этих проблем, если бы не покопалась в личных бумагах Нэчжи – аккуратной стопке на удивление компетентных отчетов о каждом прошении правительству, сделанном за последние полгода. Отчеты велись методично, элегантным почерком, похожим на женский. Рин вынуждена была признать, что они очень помогли. Она часами разбирала свитки, отмечая его решения и предложения. Заметки явно принадлежали человеку, который с малых лет учился государственному управлению. Многие предложения были куда лучше, чем все, что могли придумать Рин или Катай.

– Поверить не могу, что он все это бросил, – сказала Рин. – Они же совсем ничего не весят. Он мог бы их забрать. Думаешь, это ловушка?

– Возможно, – без убеждения в голосе ответил Катай.

Нет, они оба знали, что это не так. Заметки были слишком детальными, явно отражали месяцы напряженной работы, их не написали за один вечер. И многие замечания Нэчжи – важность ремонта плотины, управление движением по каналам – оказались весьма кстати.

– Или, – предположил Катай, – он пытается тебе помочь. Как минимум попытался спасти город от катастрофы.

Рин было ненавистно это объяснение. Ей не хотелось признавать благородство Нэчжи. Его поступок рисовал совсем другого человека – не злобного приспешника гесперианцев, с которым она сражалась, а подлинного лидера, старающегося изо всех сил. И тогда она вспоминала усталого человека в тюремной камере. Или испуганного парнишку на реке.

И ей становилось гораздо сложнее замышлять, как с ним покончить.

– Это не имеет значения, – отрезала она. – Нэчжа не мог удержать даже свой город, не говоря уже о стране. Теперь за Никан отвечаем мы. Передай мне вон ту страницу.

Они прервались на обед уже ближе к вечеру, и то лишь потому, что желудок Катая слишком громко урчал и стало невозможно это выносить. Рин так глубоко погрузилась в документы Нэчжи, что забыла о голоде, пока младший офицер не расставил перед ними тарелки с отварной рыбой с перцем, с дымящимися луковыми булочками и тушеной капустой. Тогда она набросилась на еду.

– Погоди, – сказал Катай, когда Рин потянулась за булочкой. – А кто это готовил?

– Дворцовая прислуга, – сказал офицер.

– Они до сих пор работают на кухне? – спросила Венка.

– Вы велели оставить персонал дворца, если он пожелает, – ответил офицер. – Мы совершенно уверены, что еда безопасна. Наши солдаты присматривали за готовкой.

Рин потрясенно уставилась на вереницу тарелок. До сих пор она не ощущала, что действительно правит Никаном. А это означает привилегии и ответственность. В ее распоряжении был весь персонал дворца. Ей никогда больше не придется самостоятельно готовить.

Но Катай не выглядел довольным. Стоило ей поднести к губам кусочек рыбы, как он выбил из рук Рин палочки.

– Не ешь это.

– Но он сказал…

– Плевать мне, что он сказал. – Катай понизил голос, чтобы не услышал офицер: – Ты не знаешь, кто это приготовил. Не знаешь, как эти блюда попали на твой стол. И мы точно не просили подать обед, а значит, либо повара на удивление быстро переметнулись на нашу сторону, либо кто-то заинтересован в том, чтобы нас накормить.

– Генерал, – офицер переминался с ноги на ногу, – вам что-то…

– Приведи какое-нибудь животное, – велел ему Катай.

– Что-что?

– Лучше всего собаку. Или кошку. Кто попадется под руку. И побыстрее.

Через двадцать пять минут офицер вернулся с маленьким пушистым созданием с торчащими ушами. Голова пса клонилась к земле под весом ошейника, украшенного золотом и нефритом. Эта порода была популярна у никанских аристократов – примерно таких же щенков Рин видела в поместье Катая.

Тот, похоже, тоже это заметил и поморщился, когда офицер поставил собаку на пол.

– Слуги сказали, что он принадлежал госпоже Саихаре, – объяснил офицер. – Его зовут Бинбин.

– О боги, – пробормотала Венка. – Не нужно сообщать нам его кличку.

Все закончилось быстро. Пес жадно набросился на вареную рыбу, но проглотил всего два кусочка, отскочил и жалобно заскулил.

Катай бросился к нему, но Рин его удержала:

– Он может укусить.

Они остались на своих местах, наблюдая, как пес осел на пол, тяжело дыша. Он скреб лапами по раздувшемуся животу, словно пытался извлечь паразита, сжирающего его изнутри. Движения постепенно ослабевали, пока не стали совсем вялыми. Пес заскулил и умолк. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем прекратились его судороги.

Рин затошнило. Желание поесть окончательно прошло.

– Арестуйте поваров, – спокойно приказал Катай. – Поместите каждого отдельно, пока их не допросят.

– Слушаюсь.

Офицер ушел, закрыв за собой дверь. Катай повернулся к Венке:

– Это мог быть…

– Да, – отрезала Венка. – Я этим займусь.

Она встала, взяла со стола свой лук и вышла – видимо, проследить, исполнит ли офицер приказ или попытается удрать.

Рин и Катай сидели в оглушительной тишине. Деланое спокойствие Катая испарилось – он смотрел на тарелки, приоткрыв рот и быстро моргая, словно не знал, что сказать. Рин тоже потерялась в паническом тумане. Предательство оказалось таким внезапным, таким неожиданным, что ее переполняли мысли о собственной глупости, когда она принялась за еду, даже не задумавшись.