— А за несколько дней до ее смерти, я видела ее с мужчиной на той стороне реки, — неожиданно продолжила монашка. — Из лордов был, как вы. Я в тот день возвращалась из города, куда меня отправили за умирающим ухаживать, решила срезать по лесу, и увидела. Сперва они просто говорили, и я посчитала, что в этом нет ничего предосудительного, мало ли людей приходят просить наставления. Но потом он как обхватил ее, к себе прижал да поцеловал. Я аж чуть не упала. И она сперва противилась, а потом обмякла и сама ответила. Ну, я тогда ушла тихонько, но после, уже в монастыре, ее встретила и сказала: «Кто клятву Богам данную преступает, тому не будет покоя ни на этом свете, ни на том. Мы поклялись свое тело посвятить служению и отказаться от любых мирских благ, поклялись, что не притронется к нам больше ни один мужчина», — она говорила убежденно и жестко. — И пригрозила рассказать обо всем настоятельнице. А через несколько дней она в воду кинулась.

Я задумчиво потер лоб. Неужели, это Максимилиан приезжал к своей прежней любовнице, неужели раскаялся? И та прежняя любовь и жесткие слова Парунии заставили ее все же убить себя?

Глава 129

Матильда

На курсы для камеристок записались всего восемь человек, хотя я рассчитывала на класс в два раза больше, продажи тоже не улучшились, новые продукты брали мало и редко, а старые, когда заказывали, приговаривали: «только чтобы как в прежней партии было, без всяких там экспериментов».

Мой план резко выйти на новый уровень продаж перед последним балом, потерпел крах, а время таяло.

Я старалась не унывать, посвятив себя полностью обучению камеристок. У нас были как общие занятия, на которых мы учились основным вещам: теории и практике использования косметики, уходу за кожей хозяйки, содержания инструментов в чистоте и тому подобному, так и занятия по более маленьким группам, на которых я демонстрировала отдельные приемы, подходящие по типажу их хозяйкам. Несколько практических занятий провела с участием самих хозяек: сперва я показывала, что нужно сделать и каким образом, потом девушки под нашим с Деймоном руководством демонстрировали, чему научились.

Деймона я походу дела тоже обучала, боясь, что после бала могу исчезнуть из этого мира, по возможности делилась знаниями и с дочерями, но не могу сказать, что они интересовались техническими деталями. Патрисия была для этого слишком ветрена, ей нравился результат макияжа, она могла вдохновенно рассказывать о том, как это здорово, как помогает правильно подобранная косметика — короче, из нее мог бы выйти хороший продажник, но ее ветренная натура не желала долго сидеть на одном месте, ей хотелось действовать, двигаться, танцевать. Засидевшись, она начинала злиться, становилась раздражительна, ей нужно было постоянно переключаться с одной задачи на другую, ни на чем не задерживаясь.

У Флоренс хорошо получалось с бухгалтерией, поставками и отгрузками, она мягко, но строго общалась с персоналом и поставщиками, проверяла все до последней циферки. В целом она была хорошим организатором, но художественный вкус, типажи лиц, цветокоррекция — это было ей не интересно. Она готова была слушать и тщательно вела конспект, но применять у нее не выходило, это было не ее.

Вот у Зоуи были способности, как оказалось, она рисовала неплохие акварели когда-то, но отец перестал оплачивать учителя — это не то, что покажешь потенциальному жениху. Она понимала про свет и тень, про плавные переходы и необходимость мягкой растушевки, иногда подавала интересные идеи. Но она была скорее практиком — могла, подучившись, классно наложить макияж, но не обучать других. А визажистом в этом времени девушка знатного происхождения быть не мола, потому-то я и решилась открыть курсы, а не работать самой. Для того, чтобы преподавать, Зоуи не хватало авторитета, умения «держать аудиторию», видеть чужие ошибки и уметь грамотно на них указать, чтобы и не унизить, и объяснить. А ей пока было проще исправить самой, чем объяснить, как, зачем и что она делает.

Поэтому оставался только Деймон, он был моей поддержкой и опорой, хоть ему бы удобнее было бы в своей лаборатории. Но, пока масштабы позволяли, а созданная продукция еще не была распродана, он мог заниматься еще и уроками.

Сам курс обучения был коротким, но интенсивным — по моей задумке клиентки должны были продемонстрировать результаты уже на ближайшем балу, так что занимались мы практически целыми днями. Конечно, еще нужно было «набивать руку» и тренироваться, но я надеялась, что, зная теорию, камеристки дальше смогут продолжать учиться самостоятельно. Или будут проходить наши дополнительные мастер-классы.

Время бежало, будто лишенная тормозов машина, грозя сбить все на своем пути. По утрам я теперь наблюдала, как мои девицы, приплясывая от нетерпения, разбирают почту.

Первое письмо, отправленное принцем Леоном, грозило оказаться в мусорной корзине. Послание, пришедшее на следующий день, Патрисия все же прочитала, но фыркнула и заявив, что отвечать не собирается, бросила на столе. А третье... третье все же возымело свое действие. Тогда, покраснев, она прижала письмо к груди, почти пища от счастья, и написала ответ. Совершенно невинный и ничего не значащий. В то время, как Леон писал о своих чувствах все более пылко, Патрисия словно в танце, отступала и «не понимала» его намеков.

«Мое сердце сгорает от нетерпения, так я хочу вас увидеть», — писал он.

«Быть может, вам вызвать лекаря? Вы заставляете меня волноваться за ваше здоровье», — отвечала девушка.

«Я готов смертельно заболеть, если буду знать, что вы будете сидеть у моей постели», — не отступил Леон.

И так далее, но все — в рамках приличий. Мне оставалось только порадоваться, что они помирились, и, быть может... быть может... все же, официальная переписка — это не тайные послания, сплетни уже ходили по светским салонам, о девочках уже говорили как о «тех самых дочерях маркизы Крантерлот, одна из которых очаровала среднего принца». Это немного заставило немного утихнуть моих недоброжелателей, сплетни о том, что мое дело лишилось поддержки, ходили, акционеры беспокоились, но интерес принца помогал придержать панику.

Но куда больше меня удивило то, что Флоренс тоже начала получать письма от неизвестного поклонника. Подписаны они были просто «Дж.», а отправителем значился один безземельный лорд, младший сын младшего сына, работающий секретарем в министерстве иностранных дел.

Самое поразительное, что письма были наполнены не флиртом