Еще кивок.

Они выбрались из машины.

– Вы тоже скварки свои оставьте, – напомнил моторола.

– А, да, черт!

Они молча выбросили скварки. Грохот от их падения перешел в слитный грохот шагов. До Дворца Зеленых наслаждений оставалось, в сущности, совсем немного, полчаса ходу.

Дон вдруг остановился.

– Отряд Шутенера! – крикнул он. – Они же попадут туда раньше нас. Лери, свяжись с ними насчет оружия.

– Не надо ни с кем связываться, – сказал моторола. – Они уже там.

Дон зажал уши.

– Ты обезоружил их? – спросил Валерио.

– Мне очень жаль. Они не согласились отдать оружие. Я не могу допустить вооруженного столкновения в самом центре города, рядом с магистратом. Сегодня там не будет никакого оружия.

Ничего на это не сказал Дон. И никто не сказал ни слова.

С юга, севера и востока шли безоружные люди ко Дворцу наслаждений, все четыре тысячи триста одиннадцать человек; все они отличались друг от друга и одеждой, и обликом, и повадкой – кси-шок тоже более не объединял их. И все-таки в тот миг думали они почти одинаково, и каждый из них чувствовал себя почти Доном. Настолько малым было это «почти», что то и дело между некоторыми из них возникало слабое подобие кси-единства. Это даже мешало: тот, кто уходил мыслями от остальных, чувствовал смутное беспокойство и тосковал по единению, непроизвольно искал связи, оглядывался кругом, но чем больше он к связи стремился, тем дальше от нее уходил, тем больше отвлекался от предстоящей схватки.

Из жерла автополитена вели на площадь Силенца перед Наслаждениями извилистые движущиеся тропинки с очень малым уклоном вверх, которые испокон называли лестницами. Вот уже несколько месяцев они были неподвижны – никто особенно и не интересовался, по какой причине. Никому это не мешало – Дон с детства всегда по ним взбегал. Но когда кузены подошли к лестницам, те вдруг двинулись.

Кузены восприняли это как угрозу и остановились перед ними, не зная, что делать дальше. Дон, держа мемо у рта, вышел вперед и, перед тем как ступить на движущуюся поверхность, тихо скомандовал:

– Пошли дальше.

Однако первым на лестницу ступил не он, а какой-то высокий молодой парень с длинной небритой челюстью, злющим взглядом и голым торсом, разрисованным под черную парадную майку. Он стоял у соседней лестницы и видел Дона прекрасно, но ждать не стал, субординацию не соблюл. И хотя не было в Братстве жесткой субординации, Дона это неприятно кольнуло. Что-то вроде испуга. Он посмотрел на хама, стараясь его запомнить, и решил скомпенсировать неловкую ситуацию, еще раз подав клич.

– Поехали! – произнес он скрижальную фразу, а все и так уже «ехали».

Солидно, как пассажиры, они выбрались на свежий воздух. Воздух почему-то отдавал тухлятинкой, многие непроизвольно потянули носами.

Ничего в них не было воинственного, когда они сгрудились у арки автополитена, поджидая остальных членов Братства. Делали вид, что ничего не происходит, переговаривались, поглядывали искоса через площадь, туда, где под роскошными полуколоннами Дворца Наслаждений стояли наготове ряды камрадов – таких же, как и они, безоружных.

Наконец, все собрались.

– Ну что, вперед, – сказал Дон, и они пошли через площадь.

Все шло как-то не так, даже если забыть о позорном разоружении. Как-то совсем не так.

Дон отогнал от себя мрачные мысли – в конце концов, перед ним, через площадь, был ясный враг, которого следовало уничтожить. Не время было думать о том, что это «промежуточный» враг, что это только преграда между ним и тем, которого на самом деле следует уничтожить, сейчас он сосредоточился только на нем как на самой главной задаче жизни. «Что с того, – говорил он себе, – что каждый из тех, кто сейчас подпирает плечами Зеленые Наслаждения, – всего лишь я сам. Ну, пусть не совсем я, пусть иногда совсем даже не я, но все-таки обязательно хоть немножечко я, потому что я не верю в полные трансформации и полные „возвращения“. Ничего с того. Это даже удобнее, потому что я, то есть мы, хорошо знаем врага, как самих себя, знаем врага, с которым сейчас предстоит сражаться».

Камрады что-то кричали и били металлом по металлу.

Налетевший ветер поднял шерсть на куртке, которой Дон в честь события заменил привычную вервиетку. Кто-то сказал:

– Ого, ветер.

Дон обернулся на Братство, сгрудившееся под аркой, – показалось ему, что это толпа пережидающих дождь. В конце концов, четыре тысячи на большой площади – это не так уж много. Жиденькая толпа и совсем не страшная.

– Ну что, командир? – подал голос Валерио. Он глядел зло и ежился, словно от холода.

– Что-что… Дальше пошли. Что еще?

И первым, не дожидаясь других, ступил на биомонолитный паркет площади.

Как грохот падающих скварков – грохот шагов. Чье-то дыхание за спиной. Никаких голосов сзади. Яркое небо, солнце. Те, впереди, тоже зашевелились, крепче сжали в руках только что выломанные дубины и прутья, навстречу двинулись.

– Нас больше, – сказал кто-то. – Мы им всыпем сейчас.

– А хоть бы и меньше!

– Ох, и буду я им глотки рвать, сукам!

И Дон (с детства немножечко позер был) представил себя со стороны – с удовольствием представил. Сильный, громадный, ладно скроенный, с длинным шагом, затянут в черное, и куртка шевелит шерстью под ветром. Как на экране себя увидел. С музыкальным сопровождением. Он давно не дрался, но сейчас совсем не тревожило его это. Он представил себе: «Вот я дерусь. Нет сильней меня человека на этой планете. Природа одарила меня. И солнце, и небо, и самая красивая в мире площадь, и потеха, что сейчас должна состояться…»

Боковым зрением он заметил собирающихся зевак. На мгновение показалось – унижен, зрелище. Но уже в следующий миг гордо вскинул голову он.

Там, за спинами ненавистных камрадов, плясал на месте от возбуждения его ненавистный учитель – сам вонюче-волосатый Фальцетти.

Бог с ним, с моторолой! Не унижен совсем. Это даже лучше руками. Экологичней. Ну?! Быстрее!

А они и так почти бежали уже. Опять возникло то единение. На секунду, сразу пропав. Грозной толпой надвигались на них камрады, бывшие доны, сволочи, они тоже переходили на бег – удивительно огромной показалась донам дворцовая площадь, очень долго перебегать.

«Раньше здесь были белки, вон там, в скверике посредине. Теперь нет. Скоро уже». Стена на стену, мчались они друг к другу, уже руки готовили. Бег захватил их, бег – как когда-то Дона во время детской потасовки захватил нечаянный танец. Это плохо сейчас. Не радость, а ярость должна была наполнять каждого, такая ярость, как на лицах камрадов, как в их позах