важно прошествовал мимо раскрытых окон в сторону Эрниной половины дома. Я не знаю, какой уж там у них состоялся разговор, только с того дня Эрна ходит вся из себя напыщенная и гордая, однако в открытые конфликты ни с кем из нас пока не вступает. По ее загадочному – слишком загадочному! – виду я догадываюсь, что вахман похвалил «добропорядочную мать семейства» за патриотическое рвение и наверняка поощрил ее на дальнейшую слежку за «восточными уголовниками». Однако наши постоянные гости как ходили, так и продолжают ходить к нам по воскресеньям. Только мы предупредили их, чтобы они на всякий случай заранее заботились о своих «аусвайсах». Тогда же я передала через Мишку Джону, чтобы он у нас засветло больше не появлялся. Сейчас я не без сожаления вижу, что надобность в подобном предупреждении вообще отпала.

Ну, кажется, все об этом. В тот же день мы с Галей и с Нинкой побывали у Павла Аристарховича. Он сам предложил нам пойти с ним и выбрать себе книги. У меня еще оставалось достаточно времени до вечерней дойки, и после обеда мы отправились. По пути зашли на кладбище, к Аркадию. После Пасхи я была тут дважды – ходила вместе с мамой и Симой. Как-то, еще в начале лета, Нинка помогала Линде и Кларе сажать на клумбах в саду цветочную рассаду и с разрешения Клары притащила домой несколько крепких, коренастых стеблей пионов. Часть из них я посадила на могиле Аркадия взамен отцветших нарциссов. Сейчас пионы разрослись, темно-зеленые кустики покрыли весь холмик. Несколько бутонов уже раскрылись, под легким ветерком гордо покачивались пышные бордово-красные и снежно-белые соцветия. И посаженная нами ранней весной березка тоже распушилась, заметно раздалась вверх и вширь, тихо шелестела листвой. Могила Аркадия по-прежнему выглядела очень ухоженной – нигде ни травинки, землю покрывал ровный слой свежего желтого песка. Я поняла, что кладбищенский смотритель часто бывает здесь.

– Павел Аристархович, спасибо вам огромное за…

– Не стоит благодарностей, – сухо прервал он меня. – Я выполняю свои обязанности. Мой долг ухаживать за безродными могилами.

Меня прямо-таки резанули по сердцу эти его последние слова. Нет, Аркадий не безродный, у него наверняка есть близкие, у него есть Родина, есть, наконец, мы, что помним, всегда будем помнить о нем.

На повороте к кладбищенской сторожке нас обогнала группа французов. Оглянувшись, Пьер – он был среди них – замедлил шаг, потом остановился.

– Можно вас на минутку?

– Да, пожалуйста. – Я пропустила вперед Павла Аристарховича с девчонками и с Юрой, сама помедлила. – Слушаю вас.

– Вам привет от Люсьена.

– От Люсьена? – Я вспомнила, что уже давно-давно не встречала его. – Спасибо. А что с ним? Он здоров?

– В том-то и дело… – Пьер озадаченно смотрел на меня. – В том-то и дело. Разве вы ничего не знаете? Люсьена уже месяца два нет здесь – фашисты упекли его в концлагерь.

– В концлагерь? Люсьена? Но за что?!

– Он побил полицая. Ну, того – Квашника, что без руки. Понимаете, на его глазах тот гнус издевался над одной русской женщиной. Да вы ее наверняка знаете – она живет напротив Молкерая. Такая худенькая, маленькая, волосы носит пучком на затылке. Уж не знаю, в чем она провинилась, только он гнал ее по дороге, а сам то и дело наезжал сзади велосипедом. Она, беременная, бежала, потом упала. А тут как раз Люсьен навстречу! Ну и всыпал он тому подлецу по первое число. «Вообще-то, – сказал, – не в моих правилах связываться с убогими калеками, но с тобой, ублюдком, особые счеты. Еще раз увижу подобное – убью!» Вот и все. Теперь Люсьен за колючей проволокой. Его забрали в тот же вечер.

– Вы получаете от него весточки? Привет-то откуда?

Пьер невесело усмехнулся: «Нет. Мы ничего не знаем о нем. Как вам тоже, наверное, известно, приветы оттуда не посылают. Простите, это моя фантазия. Просто я знаю, что Люсьен хорошо относился к вам».

Павел Аристархович заметил, что я расстроена: «Что случилось? Этот француз сообщил тебе что-то неприятное?»

– Да. – Я коротко рассказала ему о происшествии с Люсьеном, обрисовала в черных тонах Квашника. Сообщение Пьера потрясло меня. Люсьен-то, Люсьен каков! Вот тебе и «белокурый красавчик»! Мне представлялся он только смазливым, падким до девчонок ловеласом, но я опять, как это часто со мной случается, ошиблась. Бедняга. Сумеет ли он выбраться из концентрационного пекла живым?

– Я знаком с подлецом Квашником, – нахмурился Павел Аристархович. – Приходилось пару раз давать ему объяснения по поводу различных кладбищенских дел – в частности, и по поводу могилы вашего московского друга. Но он не фольксдейтч, как вы все считаете, а немец – истинный ариец, притом настоящий фашист. Свою руку потерял в России. Ненавидит все русское, – как говорят, пылает жаждой мщения. Страшно мерзкий тип.

Возле своего домика Павел Аристархович необычно разволновался: «У нас с Юрой, возможно, беспорядок, так уж вы не обращайте внимания».

Но никакого беспорядка мы не увидели, – наоборот, низенькая комната выглядела чистой и уютной. Белая скатерть на столе, а на ней в небольшой вазе скромный букетик полевых васильков. Такие же васильки синеют в стеклянной банке на подоконнике. В углу – книжный шкаф, а у противоположной стены – две узких «солдатских» кровати, застланные одинаковыми клетчатыми покрывалами. От них к порогу протянулся домотканый полосатый половичок. На окнах пламенеют пышные герани. А в переднем углу, возле окна, большая икона Богоматери с маленьким Христом на руках, в узорном серебряном окладе. За иконой торчит уже высохший блекло-зеленый пучок березовых веток. Обстановку завершают небольшой платяной шкаф и несколько стульев.

Как это немудреное эмигрантское жилище напомнило мне мой довоенный дом! Такие же цветастые половички, такие же герани на окнах, тот же пропитанный неуловимым березовым ароматом русский дух. Я сказала об этом Павлу Аристарховичу. Он польщенно улыбнулся – мол, весьма приятно это слышать. А Юра тотчас же привычно потянул его за лацкан пиджака, торопливо зашептал что-то в ухо.

– Он спрашивает, – усмехнулся Павел Аристархович, – что уж икон-то, вероятно, в вашем доме нет?

– Почему? Тоже есть. У нас, например, в большой комнате их несколько было, а также в маминой спальне. Одна икона, в точности как ваша, называлась «Казанская Богоматерь». По праздникам, когда к нам приезжала бабушка, повсюду затеплялись лампады. Очень красиво было. Кстати, все эти иконы немцы сразу же сняли со стен – наверное, отправили в свой Фатерланд.

Юра смотрел на меня широко распахнутыми глазами. Из них явно рвался недоуменный вопрос: «Как же так? – большевистская Россия – и иконы. Антихристы –