Кавашима не перестала вымученно улыбаться, но замерла. Взгляд выдавал ее испуг с головой, и она опасливо посмотрела на Хараду, которой даже поворачиваться не надо было, чтобы понять, насколько та ошарашена подобной фразой. Их разговор в кафе все еще был свеж, но тогда речь велась о другом — о сожалении о словах, но никак не первичных эмоциях, очутившихся при встрече.

Вряд ли она ожидала, что нечто подобное всплывет спустя столько лет. Может, она даже не ощутила ничего осознанно, просто на подкорке сознания порадовалась, что нелюбимая ею одноклассница была встречена ею на мосту в момент бессмысленной попытки суицида. Нормальное явление для нормальных людей. Это лишь Харада четко осознавала подобные эмоции, чтобы желание добиться вершин подпитывалось все еще ярко горящей ненавистью. Жаль, что от всего только она одна, ненависть, и осталась.

Уже тухлая, сгнившая.

— Ты ведь наверняка так подумала. Я не виню. И после рассказала тоже, что ты добилась мирной жизни без проблем, когда как «эта идиотка», ха, опростоволосилась, убила дочку босса и поплатилась за это всем, что у нее было. Ничего страшного. Я знаю, мои коллеги обо мне тоже не самого высокого мнения. Я уже привыкла к чужой ненависти, — словно обкатывая на языке некогда произнесенные фразы, Харада чувствовала странное моральное удовлетворение, словно наконец закрывала старый гештальт. — Я все это знаю. Просто признай. Мне будет приятней понимать, что ты мне не врешь.

— Сен-тян…

— Не надо оправдываться. В этом нет ничего плохого. В том, чтобы кого-то сильно ненавидеть. Просто прекрати… врать мне.

— Я уже сказала тебе… что это все была глупостью зазнавшихся студенток. Уверяю тебя, встреть ты остальных наших одноклассниц, они бы точно так же тебя бы поддержали. Сочувствовать — это нормально!.. — Кавашима беспомощно развела руки в стороны. — Мы наговорили некрасивых вещей, но я никогда не стала бы радоваться твоему провалу даже в пору нашего конфликта. Знаю, это нелогично звучит, но одно дело — просто болтать, и совсем другое — наблюдать воочию. Уверена, твои коллеги тоже это не подразумевали! Да, может, ты местами немного задаешься, но ты же делаешь это по причине. Если бы ты была глупой, то не сумела бы достигнуть места, в котором тебе позволили бы такой рисковый план. Ты ведь говорила, что там был этот мальчик, шиноби, что это он убил дочку, а не ты. Это не предугадаешь! Да и как я могу злорадствовать, когда ты вот так себя чувствуешь… Ты ведь говорила, что тебе удалось улизнуть. Значит, кто-то это допустил, намеренно. Значит, он тоже тебе сочувствовал. Может, это были твои коллеги, которым не было на тебя плевать!

С этим сложно было поспорить.

Если Никайдо и Нитта действительно о ней волновались… Такарада же ходил к кому-то… Он говорил, что поможет, обещал…

Харада кивнула — просто чтобы дать понять, что она все еще слушала — и прижала руку по лбу, чувствуя, как с каждой секундой та начинала болеть все сильнее. Чертов Такахиро… Она давно не чувствовала себя настолько дерьмово. Даже после того, как ее избила та приятельница Ямато с белыми волосами. Даже когда Тайтэн… не важно. И куда она в таком состоянии пойдет?.. Кавашима была права. Но Харада знала — оставаться тут было невыносимо.

Лишнее доказательство, что она опять кому-то должна. Ничего не может сама.

Обхватив кружку с чаем пальцами, она чуть прикрыла глаза. Хорошо, теплая. Холод и боль окончательно доконали ее, но так было хоть что-то, про что можно было забыть. Зеленый чай с запахом молока, прямо как она и любила еще в офисе. Посоветованный Вашимине. Как приятное напоминание о былом.

— Эй, Сен-тян.

Неторопливо она раскрыла глаза.

По углам зрения было черным-черно… Лишь цветной тоннель впереди.

Кавашима выглядела напуганной, бледной — она смотрела на нее так внимательно, что Харада даже криво улыбнулась. Ее так позабавило то, что кому-то было не наплевать на нее. Кому-то, кто желал ей провала много лет назад. Смеялся, глумился… Верно говорили, что ненависть — глупое чувство. Кавашима тогда сказала на эмоциях и забыла, а Харада помнила все это время. И эта ненависть была ее единственной мотивацией.

Это потому, что она была глупой. Заслужила все то, что случилось.

В глазах почему-то помутнело, но она не предала этому особого значения. В последнее время такое случалось часто, от боли в старых ранах, от недосыпа, от всего. Она так устала, но нормальный отдых и покой мог только сниться. И даже когда Кавашима встала на ноги и осторожно приблизилась к ней, смотря еще более напуганным взглядом, Харада лишь вяло подняла на нее взгляд и разбитыми губами улыбнулась.

С чего тот так беспокоился? Разве это было нормальным? Мысли текли в голове вяло.

— Может, тебе прилечь? — голос Кавашимы звучал глухо, словно из-под воды. — Ты что-то побелела.

— Все в полном порядке, — продолжая улыбаться, пробормотала Харада.

В последнюю секунду голос ее дрогнул; все окончательно потемнело.

Глаза у нее закатились, и с тихим стоном она завалилась на бок, роняя кружку на пол. Та с громким стуком ударилась о татами и покатилась в сторону, пачкая чаем все вокруг — только вот никто не обратил на этого внимания.

Широко распахнув глаза, Кавашима бросилась вперед, едва не опрокинув столик. Вцепившись пальцами в чужие плечи, она тряхнул свою гостью, пытаясь добиться от той хоть какой-то реакции. Испуганно залепетала:

— Эй, Сен-тян! Сен! Ответь! Ну же! Эй!..

Только вот никто этого уже не услышал.

Когда Харада открыла глаза в следующий раз, было уже темно.

Она лежала на футоне под плотным теплым одеялом — судя по тугим ощущениям на животе и в других местах, которые жутко чесались, все последствия избиения от Такахиро ей спешно обработали. Шевелиться не хотелось. Думать не хотелось. Навалилась усталость, желание еще раз закрыть глаза и больше не просыпаться. И только спать, спать, спать…

Было так тепло, уютно…

В полутьме Кавашима сидела за котацу и усердно что-то рисовала на планшете. Единственным источником света была настольная лампа, под которой было видно ее сосредоточенное серьезное лицо.

Наблюдая краем глаза за тем, как подробно та что-то чертит, Харада с трудом оторвала от нее взгляд и подняла его к потолку, чувствуя, как мысли едва-едва текли в голове. Сил думать не было; лишь хотелось вновь окунуться в спасительный теплый сон, где ничего не болело, а жизнь была счастливой и успешной. Но пить, так хотелось