Пустые «утки» уходили в море и с помощью хитрого маневра въезжали по аппарелям в десантные боты. Главным экспертом по такого рода операциям стал у нас сержант Портер: он любил воплощать в жизнь разные фантастические схемы, подолгу работал над каждым проектом, а доведя его до совершенства, демонстрировал с мальчишеской улыбкой и ослепительной уверенностью. И мы все удивлялись, как на самом деле всё оказывалось легко.

После долгих тренировок мы считали, что неплохо освоили сложную технику высадки, и все же однажды ночью я крепко влип, перегоняя две пустые «утки» от места высадки на вражеском берегу обратно к нам в тыл. Поскольку расстояние составляло примерно пятнадцать километров, я решил, что амфибии дойдут своим ходом. Вышли в сумерках: предстояло сначала двенадцать минут жаться к берегу, затем идти в открытое море, на двадцать минут взяв курс строго на восток, потом семьдесят пять минут идти курсом сто семьдесят градусов по магнитному компасу, наконец повернуть строго на запад – и через несколько минут мы должны были оказаться на пляж в Чезенатико. Стоило нам выдвинуться, как на море опустился густой туман – и ведомая «утка» села на илистую мель, а следом застряла и моя. Мы провозились с четверть часа, прежде чем снялись, и я повернул сразу в открытое море. Чтобы мы не потерялись в тумане (второй «уткой» управляли два водителя из тылового обеспечения, не очень опытных в морской навигации), я снизил скорость до значения, которое мог оценить лишь приблизительно. Таким образом, все мои расчеты сбились. Решив, что уже достаточно углубился в море, я повернул на юг. До тех пор погода стояла безветренная, но тут налетел шквал, и через несколько минут волны вокруг разогнались до барашков. Даже на спокойной воде «утка» с ее крошечным пером руля вихляет градусов на тридцать, и, чтобы держать курс, нужно постоянно наваливаться на руль. А уж при свежем ветре держать нос против него стало практически невозможно. Из-за брызг и дождя мы вымокли до нитки, а ручной компас, единственный прибор, по которому я мог сверяться с курсом, запотел. Я передал руль бойцу и нырнул под приборную панель в поисках хотя бы клочка сухой ткани, чтобы протереть компас. Хотя я дал команду держаться против ветра, но то ли он меня не расслышал, то ли повернул руль не туда, потому что через секунду нас развернуло бортом к волне и мы стали черпать воду. Мы едва не потонули, прежде чем вновь приняли нормальное положение, а вторая «утка» за это время исчезла из виду. Любые предосторожности стали излишни, мы включили фары и с облегчением увидели, что второй экипаж сделал то же самое и находится в полукилометре впереди. Они оказались более умелыми моряками, чем мы, и не сбились с курса. Два часа мы дрейфовали, стараясь держаться против ветра с двигателем, тарахтящим на самом малом ходу. Без компаса я даже не представлял, откуда теперь дует ветер, и лишь догадывался, что мы движемся к побережью Далмации. В любом случае, делать было нечего: на любом другом курсе мы неминуемо пошли бы ко дну. Затем ветер внезапно стих, и, несмотря на волны, управляемость немного вернулась, а я смог заняться компасом и протереть его. По какому-то чудесному совпадению – свою «утку» я вел полностью наугад, – наши колеса коснулись дна меньше чем в полутора километрах от той точки на побережье, в которую мы направлялись.

После этого приключения я обзавелся настоящим судовым компасом и распорядился наварить на наши «морские утки» перья руля побольше.

Успешные высадки позволили нам обходить немцев с фланга, когда они пытались закрепиться на протоках, пересекавших лес. Таким образом мы вытеснили их оттуда на открытую равнину, откуда уже виднелась Равенна. Они так и не поняли, как нам удалось выйти к ним в тыл, считая, что все еще держат под контролем полосу прибрежных дюн. Однажды под вечер немецкий дозор под командованием лейтенанта забрел прямо в лагерь патруля «R», расположившийся в ложбине. В полном составе их взяли в плен, а офицера отправили в мой штаб на реке Савио. Он производил впечатление тщеславного человека, типичного прусского офицера, так что я принял его с церемонной учтивостью, которая заставила его полностью капитулировать. Мы говорили по-французски, которым он отлично владел.

– В силу превратностей войны вы попали в плен. Не окажете ли вы мне честь отобедать со мной?

Иван, хмурясь и в душе негодуя, подал нам роскошный обед с большим количеством выпивки. Мой гость, фанатичный мелкий нацист, сурово вымуштрованный своими хозяевами, опасался, что его будут унижать и попытаются обмануть. Вместо этого его приняли как джентльмена, чего он абсолютно не заслуживал, да еще и офицер высокого (для него) ранга пригласил к обеду. Тщеславие вскружило ему голову, и он запел пуще любого другого пленного, с которыми мне приходилось иметь дело, – так, что не заткнешь. К моменту, когда он, кланяясь и рассыпаясь в благодарностях за «корректное отношение», наконец вернулся в свою камеру, я знал об укреплениях Равенны не меньше, чем он сам. А еще я узнал, что немецкая армия, несмотря на свое отступление в России, во Франции и в Италии, не понимает, что терпит поражение. Она держится на неколебимой вере в секретное оружие Гитлера и, как мне показалось, собирается драться до последнего.

С другой стороны, сам я чувствовал, что война приближается к концу, поэтому немного ослабил чрезвычайную бдительность и тщательность, с которыми год за годом оценивал наши риски и силы. Если победа не за горами, то и наши жизни уже не так ценны, так что можно попытаться воплотить некоторые лихие замыслы, которые мы давно держали в голове, но не давали им ходу, поскольку потенциальный результат не стоил свеч. А теперь время попробовать пришло.

К тому же так выходило, что наших самых ценных бойцов мы теряли вовсе не во время самых рискованных предприятий. На следующий день после моего обеда с немецким лейтенантом патруль «R» сдал свою вахту на побережье патрулю «S» и прибыл к Савио для двухдневного отдыха. Молодой канадец Джордж Ли, который теперь командовал отрядом, с прискорбием доложил, что во время минирования брода для защиты наших позиций сержант Дейв Портер по неизвестной причине подорвался на нашей же мине вместе с рядовым Кроганом, который ему помогал. Для нас всех это была огромная потеря. Портер служил в PPA еще с первых дней в Северной Африке и оставался одним из тех, кто составлял костяк нашего подразделения: высокий и крепкий, твердый и надежный,