самая боевая из девушек, получив комплект полевой формы, захотела еще и автоматический пистолет, но получила отказ (да у Камерани их и не осталось). Тогда она, как ни досадно это признать, стянула оружие у Джона Кэмпбелла. Правда, потом вернула, когда ей объяснили, что молодой капитан за потерю пистолета рискует попасть под трибунал. При всей страсти к оружию Ида не принимала участия в боевых действиях: она была нашим главным шпионом и связной. В жизни суровая, но миловидная, для своих миссий она преображалась в грязную и уродливую старуху. Ни один немец даже не смотрел в ее сторону, когда она шаркала мимо с вязанкой хвороста. В этом обличии она словно становилась невидимой.

Две другие девушки готовили и стирали на весь отряд, а еще время от времени несли караульную службу. Это были милые, простые и трудолюбивые деревенские девчонки, которые не видели ничего особенного в том, что присоединились к партизанскому отряду; похожим образом думали и мужчины – все избегали напускного героизма. Камерани был в отряде единственным интеллигентом: Таскеро, Губерти и Рафуцци, трое ротных, и Дарио Гарди, комиссар, в мирной жизни работали не то каменщиками, не то механиками, остальные – тоже каменщиками или сельскохозяйственными рабочими; все они родились в деревнях не дальше двадцати пяти километров от Равенны. На плодородной равнине Романьи возделан каждый квадратный метр: за исключением полосы соснового бора и болот вдоль побережья, здесь негде прятаться, и партизанская война волей-неволей сплетается с жизнью крестьян. Партизаны выходят с ферм по ночам и громят немецкие транспортные колонны, склады и штабы, рассчитывая, что отцы, матери и другие пожилые родственники дадут им убежище до следующей операции. Поэтому, строго говоря, разницы между партизанами и мирным населением в этих землях не существовало. Оружие и боеприпасы прятали в стогах и амбарах, и, когда приходили за провиантом немецкие фуражиры, крестьянским женам, в чью обязанность входило их развлекать, следовало держаться непринужденно: если гости что-то заподозрят, знакомства с расстрельной командой не миновать. Впрочем, когда мы там появились, отступающие немецкие части заполнили всю область и вытеснили партизан в прибрежную полосу, тем самым подарив крестьянам на какое-то время передышку.

Чтобы проверить партизан в деле, я поручил им самое неприятное задание из всех возможных: ночью, пока мы спим, охранять нас и наши джипы. Они так старательно исполнили мой приказ, что я проникся к ним доверием, распределил их по группам и каждую закрепил за одним из наших отрядов. Я старался использовать их для обороны, но вовсе не из-за нехватки у них навыков наступательных действий. Не хотелось отправлять их на задания, где они рискуют попасть в плен: я всегда помнил, насколько по-разному немцы обращаются с военнопленными британцами и с захваченными партизанами. Итальянцы с удивительным хладнокровием шли на риск унизительной и мучительной смерти, которой даже мы предпочли бы избежать. Их воля сражаться была куда более пламенной, чем у нас. В основе их решимости лежали чувство ненависти и жажда мести, базовые человеческие переживания, которые в нашей жизни играли лишь незначительную роль. Партизаны сражались в родных деревнях за свои дома, разграбленные не только иноземным захватчиком, но и домашними предателями, фашистами Муссолини, к которым партизаны, естественно, относились с крайним отвращением. В последние месяцы ими двигало еще и острое желание восстановить социальную справедливость на родине и установить новую власть, когда страна наконец освободится от ненавистной тирании. Хотя они не забывали о важности победы над немцами, в сущности, их война была гражданской. А мы, напротив, несколько лет находились за пределами родной страны, воюя в чужих краях, и, хотя наши близкие тоже страдали от ударов врага, им угрожали безликие бомбардировки, а не прямое насилие головорезов с автоматами. Так уж устроены человеческие чувства, что гибель близких, раздавленных рухнувшим домом, нам вынести легче, чем осознание, что какой-то наглый фельдфебель грязными лапами волок их к месту жестокой казни. Мы видели это странное несоответствие и в поведении самих итальянцев, которые покорно, как волю рока, воспринимали страшные разрушения от наших бомбардировок, но тряслись от ярости, когда их дома грабили немецкие мародеры.

Несмотря на это, не надо думать, что партизаны были кровожадными фанатиками: эти жизнерадостные и доброжелательные люди быстро стали для нас хорошими товарищами. Каждый из наших патрулей восхищался и гордился своими итальянцами, мы хвастались друг перед другом их подвигами и хитростями. Партизаны, в свою очередь, перестали считать нас людьми высшего сорта, они шутили и дурачились со своими английскими товарищами абсолютно на равных, как водится у солдат, сражающихся на войне плечом к плечу.

Нам предстояло воевать в промокшей от дождей и полузатопленной Пинета-ди-Классе (сосновом бору, где когда-то гулял Байрон) и песчаных дюнах вдоль побережья. Не самая радужная перспектива на фоне несбыточных надежд гнать немцев до самых Альп, но, хоть мы и числились в составе «армии Портера», которая действовала на нашем левом фланге, по сути, остались хозяевами сами себе, и наши люди спокойно занимались своим делом – истреблением немцев в лесах. Полковник Портер, чьим именем прозвали группировку танковых и артиллерийских полков, которыми он командовал во время сражения за Равенну, был одним из самых выдающихся командиров среди кавалерийских офицеров, сделавших карьеру в годы войны. В своем подразделении, 27‐м уланском полку, он применял нетрадиционные и творческие приемы подготовки, которые сделали его полк самым успешным бронетанковым соединением союзников в Италии. Он помогал нам, когда мы просили, но в остальном оставил нам полную свободу действий в нашем секторе. Я многое узнал от него о том типе войны, который для меня еще оставался во многом неизвестным.

В нашем лесу было неплохо. Под его надежной защитой мы перебрасывали джипы через затопленные низины на неожиданные позиции, и вскоре немцы забеспокоились. Мы оттеснили их с рубежей, на которых они стояли в момент нашего появления, и теперь, удобно расположившись посреди лесополосы, решили попробовать обойти противника с фланга, высадившись выше по побережью. Для этого мы грузили джипы на «утки», одну из которых специально оборудовали краном, и ночью отчаливали от берега в нашем тылу. Если требовалось преодолеть слишком большое для тихоходных амфибий расстояние (их скорость в воде не превышала и девяти километров в час), мы загоняли их в десантные боты. Добравшись до нужной точки на берегу, мы спускали «уток» с джипами в море и прямо на них выбирались на сушу. Так мы избегали необходимости причаливать к берегу на кораблях, которая привела к катастрофе в устье Тенны. Преодолев полосу прибоя, мы спускали джипы на землю и отправлялись на дело.