ремонтировать паровозы, расплачиваясь золотом, а также приобретать вагоны, цистерны, запчасти и т. д. А это значит, что в данном случае он фактически получил добро от вождя на бесконтрольное распоряжение золотом из царских резервов еще до того, как ранее заключенный контракт на постройку и приобретение паровозов в Швеции утвердили высшие советские инстанции.

В итоге договор подписан Красиным, ему же как наркому внешней торговли формально передается в ведение и весь железнодорожный золотой фонд, а по факту все права распоряжаться золотом монопольно перепадают Ломоносову, точнее, их ему делегирует непосредственно Ленин. А Красин не может и шагу ступить без ведома и позволения вождя. Но ведь именно он всячески продвигал идею необходимости производить оплату импортируемых товаров «в первую очередь кредитными знаками, иностранной валютой, иностранными процентными и ценными бумагами, серебром и золотом». И делать это надлежало, следуя его логике, «дабы не сокращать нашего и без того незначительного товарного фонда, а также не загромождать транспорта перевозкой товаров»[1434]. Ну, вероятно, опыт работы наркомом путей сообщения внушил ему такую особую заботу о благе железной дороги. Что же касается золота, то, хотя оно и стоит последним в перечне платежных инструментов Красина, не будем на сей счет заблуждаться. Именно золото является тем универсальным средством платежа, которое легче всего продать и труднее всего контролировать в силу его обезличенности и бесконечной делимости. В этом и состоял, по моему убеждению, корыстный интерес самого автора идеи: Красин жаждал богатства, личного и бесконтрольного. Он устал от необходимости постоянно заниматься поиском денег для содержания семьи, любовниц и многочисленных родственников — своих и жены. А здесь сразу все пошло не совсем так, как он рассчитывал. Есть причины для раздражения.

Красин, который прекрасно знает силу больших денег, причем в данном случае не просто больших, а ошеломляюще огромных, в этой ситуации чувствует себя едва ли не ограбленным Ломоносовым. Ведь он лично так нуждается в хорошей финансовой подпитке. С этого момента начинается долгая и упорная борьба за право распоряжаться золотом двух титанов — Красина и Ломоносова. Еще вчера они, казалось бы, отлично ладили, а с сегодняшнего дня кровные враги. Их схватка, поначалу протекавшая под ковром, будет долгой и упорной, пока не выльется в открытое противостояние. Интересно, что оба рассчитывают опереться на поддержку единственного, кто может ее оказать в подобной ситуации, — Ленина. И если поначалу вождь еще лавирует, якобы оставаясь над схваткой, то в итоге однозначно становится на сторону Ломоносова. Но до этого момента еще предстоит серьезная борьба и произойдет масса интереснейших событий.

Ломоносов быстро оценил власть и силу нового специального ленинского мандата, ведь он теперь фактически делал его неподвластным никому. Он настолько стремительно входит во вкус собственной исключительности (а нахальства ему не занимать), что даже всесильный и беспощадно-кровожадный Троцкий, занимающий тогда пост главы НКПС, вынужден жаловаться на его своеволие и произвол непосредственно Ленину. А кому еще? Больше некому! Полагаю, именно эта схватка за власть над ведомством с Ломоносовым побудила Льва Давидовича отметить в своих мемуарах: «Год работы на транспорте был для меня лично годом большой школы»[1435].

Итак, 28 октября 1920 г. увидело свет постановление СНК о массовой закупке паровозов в Швеции. Более того, СНК утверждает не только договор с заводом «Нюдквист и Хольм» («Нидквист и Гольм»), но и соглашение, заключенное 21 октября 1920 г. Ломоносовым от имени Центросоюза с Северным торговым банком (Nordiska Handelsbanken)[1436] о «выдаче названным банком полной гарантии платежей по заказу 100 паровозов в Германии». Причем никого не останавливает от поднятия руки при голосовании тот факт, что договор не предусматривает для Москвы права его расторжения в одностороннем порядке, тогда как шведы заложили для себя возможность получения неустойки, чем, впрочем, в будущем не преминут воспользоваться.

Этим же документом СНК подтверждает соглашение «относительно перевозки, страховки, хранения и продажи шестидесяти тысяч (60 000) килограмм русского золота»[1437]. И, чтобы ни у кого не оставалось сомнений, большевики так прямо и заявляют: «русского золота». Что это — цинизм или скудоумие? — понять трудно. Вроде бы и так должно быть ясно, какое это золото. Но вот что есть, то есть.

И тем более никого из членов СНК — этого уважаемого органа — не насторожил тот факт, что в Швеции никогда не производилось более 40 паровозов в год, в то время как один только Путиловский завод имел мощности по ежегодному изготовлению 225 локомотивов. И если обратить эти тонны золота в интересах собственной промышленности и, естественно, рабочих, во благо которых якобы и делалась вся эта революция, то можно было в итоге получить не только возрожденные заводы, но и 1700 паровозов в те же сроки вместо, напомню, 1000![1438] Тем более что выпускать за границей предполагалось привычные для наших машинистов русские локомотивы, как наиболее хорошо зарекомендовавшие себя в эксплуатации на отечественных дорогах, по чертежам… Луганского паровозостроительного завода.

Необходимо все же отметить, что против указанного договора резко выступил НКИД, потребовав его разорвать из-за явно дискриминационного характера в отношении России. Но здесь вмешалась та инстанция, спорить с которой вряд ли кто-то решился бы, — Политбюро. 15 ноября 1920 г. принимается решение «поставить на вид Наркоминделу», что не следует лезть не в свое дело, а главное — «договор не расторгать, а золото отправить»[1439].

Пока мнение дипломатического ведомства решился поддержать только Красин, да и то, скорее, по личным мотивам, чем в попытке защитить государственные интересы. Соглашение с Северным торговым банком фактически предоставляло тому право самостоятельно продать любой объем из депонированного в нем, «на условиях, — по выражению Красина, — более чем неопределенных»[1440], русского золота, если для оплаты счетов за поставку паровозов «Нюдквист и Хольм», выставленных РЖМ, на тот момент не будет хватать средств, имеющихся на счете миссии за ранее проданный драгоценный металл. И, надо сказать, шведы этим обстоятельством умело пользовались. Притом не имело значения: шли поставки из Швеции или Германии, ведь все равно все деньги направлялись на счет «Нюдквист и Хольм». Итак, искусственно создавалась ситуация, когда вина за задержки в реализации золота на условиях РЖМ возлагалась на советскую миссию. Здесь ко времени удачно появлялся счет за паровозы, а Северный торговый банк, проливая крокодиловы слезы, был «вынужден/принужден» продать на следующий день партию золота на соответствующую сумму, чтобы осуществить оплату. И тут уже сам банк решал: какая цена, на его взгляд, «наилучшая». Понятно, что РЖМ оставалась в стороне от сделки, а шведы, якобы действуя строго в соответствии с имеющимся договором, хорошо