Репрев посмотрел исподлобья на своего генерала, повернулся к нему спиной и, горбясь, медленно направился в сторону Алатара, оттягивая момент. Обойдя бенгардийца, полуартифекс увидел Астру. Из его рта валил густой пар, а грудь надувалась под пальто, как горловой мешок у лягушки. Репрев встретился глазами с глазами Умбры, непонимающими и полными испуга; фамильяр жалобно шмыгал носом, на щеках замёрзли следы слёз, у него тряслись губёшки.

Репрев протянул ему руку, кончики пальцев предательски подрагивали – издалека, за великаньей спиной, никто, конечно, ничего не видел. Но Репрев очень не хотел, чтобы хоть одна живая душа заметила его слабости. Умбра ударил кулачком по протянутой руке и бросился реветь на плечо к Астре, а у Репрева земля ушла из-под ног.

– Ну же, парень, пошли со мной. Обещаю, я спасу тебя, – бормотал Репрев, по его щеке прокатилась слезинка, и он изо всех сил зажмурил глаза, лишь бы только погасить переполняющие его чувства. – Если не пойдёшь, тебя приведёт кто-нибудь другой, не я. Прошу тебя, послушай меня, – умолял он. – Пожалуйста, иди за мной… – великан снова попытался протянуть руку. Но Умбра даже не шелохнулся. А у Репрева не было больше времени на уговоры и мольбы: он очень осторожно притронулся к плечу фамильяра, но никакого ответа не последовало, тогда великан взял его за локоть и, дёрнув, оторвал от Астры. Но Астра ожил – ухватился за сапог Умбры и принялся тянуть на себя. Видя, что Астра не собирается отступать, Репрев поставил ему на грудь сапог и, толкнув, повалил на спину. Полуартифекс подхватил Умбру на руки, дрожа от ненависти к самому себе и к своему безвыходному положению, прокручивая в помутнённом сознании десятки безумных вариантов спасения фамильяра, но все они были невоплотимы.

– Хорошо, – сказал доктор, когда его полуартифекс привёл к нему фамильяра. – А вам, Репрев, надо избавляться от чувства жалости – оно в нашем деле только мешает, – Цингулон попытался осторожно перехватить из рук полуартифекса фамильяра, но тот, заунывно всхлипывая, ещё крепче ухватился за шею великана, жался к нему. Тогда доктор подошёл, приобнял их обоих и заговорил громко, чтобы слышали все: – Как давно я не прикасался к своему творению…

Цингулон гладил дракончика по чешуйчатой голове. Умбра затих, поднял на него свои аметистовые крупные, как озёра, глазёнки, и тихая улыбка тронула губы фамильяра.

– Что вы несёте – Умбра не ваше творение! – разозлённо повысил голос Репрев. – Его создал…

– Кто же? – елейно спросил генерал. – Неизвестный художник? Так пусть он вам будет известен – это я.

Репрев окончательно растерялся. Творящееся всё больше походило на дурной сон.

– Но вашим первым и единственным фамильяром…

– Была золотая саламандра, да, – закончил за полуартифекса Цингулон. – Вообще-то, вторым и слепленным на скорую руку. Умбриэля я создал первым. Как, вы думаете, мы нашли вас, как мы прошли Зелёный коридор? Фамильяра и его создателя связывает особая связь – создатель способен видеть то же, что видит его фамильяр, слышать, что слышит фамильяр, и даже чувствовать то, что чувствует фамильяр. И мы шли за вами след в след, подслушали почти каждый ваш разговор. И когда я открыл эту связь, я понял… – Цингулон причмокнул, формулируя мысли. – Видите ли, я всегда просчитываю всё наперёд. Иметь невидимые глаза и уши, о которых не будет знать ни одна живая душа, – стоит того, чтобы заглушить самомнение, собрать по лекалу второго в мире фамильяра и выдать его за первого и единственного. Любое открытие идёт рядом с удачей. И на мою удачу, моя душа не повредилась. Не повредилась настолько, чтобы я погиб. И вот он я, стою перед вами. Но пройти мне пришлось через многое, – Цингулон свёл брови, но, мгновенно переменившись, подобрел и предельно нежно промурчал: – Ты вспомнил меня, Умбриэль? Не бойся, говори, теперь можно говорить.

– Да, вспомнил, – тепло отозвался Умбра, обнимая безгривую голову генерала.

– Ты скучал по мне?

– Да, скучал, доктор Цингулон, – робко кивнул головой дракончик.

– А гемофилия, значит, ложь, выдумка? – неустойчивым голосом спросил Репрев, его глаза потерянно ворошили снег. «Точно, кошмар, страшный сон!» – думал он.

– Моё творение было безупречным, – прежним голосом, поправляя маленькие чёрные очки в круглой оправе, ответил генерал. – Никакой гемофилии у Умбриэля, конечно же, нет. Я вписал её в его историю болезни, чтобы новый хозяин вечно молодого дракона обращался с ним бережно, как с дорогой вещью. Умбриэль всю жизнь прожил со мной, я выделил ему комнату на чердаке, где его никто не смог бы увидеть. Но чтобы фамильяр не захворал от безделья, я нашёл ему занятие – инсектарий. И Умбриэль весьма успешно, по моему мнению, выращивал кузнечиков. У него были любые книги, которые он только попросит, и даже свой телескоп. Пока в один день, когда пришло время, когда фамильяры плотно вошли в нашу жизнь, я не отдал Умбриэля в приют. И ваша Агния не забрала его.

– Но Агния… Почему Умбра достался именно Агнии, или это… Поэтому вы отправили нас в Коридор? Но как вы могли знать, что мы пройдём его?

– Нет, не поэтому. И если я скажу вам то, что известно мне, эти знания лишат вас способности здраво мыслить. А на прииске мне нужен здравомыслящий полуартифекс. В общем, история эта долгая и запутанная, и на неё, к сожалению, у нас сейчас времени нет. Может быть, когда-нибудь я её вам расскажу. Но я бы никогда не посмел и пальцем тронуть своё творение. Поэтому я дам право выбирать вашему бенгардийскому приятелю. Или, после того что вы услышали о нём, он вам уже не приятель? – Цингулон отнёс Умбру, который уже перелез ему на шею, Астре и сказал: – Вы встанете рядом друг с другом, и на счёт «три» мой отряд выстрелит вам в грудь. И тот, кого бенгардиец, – ты же слушаешь меня, тигр? – спросил у него Цингулон, и Алатар, рвано дыша, лишь искоса взглянул на него, натужно двигая белками отходящих глаз. – Тот, кого бенгардиец защитит, останется жить: это может быть кинокефал Астра, фамильяр Умбра или ты сам, бенгардиец. Так что подумай, хорошо подумай… Астра, встаньте, пожалуйста! И поставьте рядом с собой фамильяра, – Астра, теснясь к тигриным рёбрам, не отвечал. – Не заставляйте меня просить моего полуартифекса. Поверьте, будет только хуже. И не испытывайте моё терпение. Я ведь могу и передумать.

Спустя самую долгую минуту в его жизни Астра, наконец, поднялся с опущенной головой, протянул Умбре руку и, не отпуская его ладошки, поставил слева