к генералу Цингулону. Как увидишь его превосходительство, кланяйся, это ты себе уяснил?

– Я ему не прислуживаю, чтобы ему кланяться, – набравшись смелости, процедил Астра. Видимо, сказывались усталость и лишения.

– Тебе придётся, черновой. Та встреча с тигром была исключением, – поставил точку в споре отрядовец. – И для тебя будет лучше со мной не пререкаться. Не то я изобью тебя до полусмерти, зарою в снег, и с глаз долой. Возиться мне ещё тут с черновыми не хватало, – зло плюнул отрядовец (или, скорее, изобразил звук, похожий на плевок, потому что в шлеме особо не поплюёшь).

– Почему ты называешь меня «черновым»? – спросил вдруг Астра совершенно другим, спокойным тоном.

– Ещё узнаешь, – довольно ответил отрядовец. – А может, уже и никогда не узнаешь.

Дверь в зелёный дом отворилась – их ждали. В прогретую комнату с беспокойным плачем ворвалась метель, а за ней и отрядовцы с пленником. Потрескивал камин, занимающий приличную часть стены со слишком роскошными для подобного дома обоями с вензелями в золотом тиснении. Вся мебель была большой, как южные фрукты.

Астру подтолкнули на широкий ковёр ручной работы с вышитой на нём подробной картой острова. На ковёр с сапог валился пластами снег, а на шерсти и на одежде в излишне ярком свете хрустальной люстры сияли металлическими каплями растаявшие снежинки. Справа тянулся стол, накрытый красной праздничной скатертью. Стол, как ему и полагается, ломился от яств: тут тебе и жареный на вертеле поросёнок, погребённый под ломтями печёного дымящегося картофеля, и тушёные грибочки, и розовобокая копчёная форель, красная икра, и всякого рода сладости и угощения: тающие во рту сушки, лакированные баранки, солёные крендельки… И куда без льющегося рекой пентагонирисового нектара!

От изобилия блюд и соблазнительного аромата у Астры закружилась голова и нестерпимо засосало под ложечкой. «Всё штуки Репрева, больше некому», – рассудил Астра. Но самого Репрева не было видно среди отряда, как и доктора Цингулона.

– Ну и дела… – присвистнул отрядовец, так и застыв с поднятым градусником в одной руке и с наклонённым к нему горлышком фиолетовой бутылки в другой.

Его поддержал грубый и высокий голос:

– Глядите, кто к нам пожаловал!

– Незваный гость.

Отряд стоял в боевом облачении, всегда наготове, но без шлемов.

– Кто додумался пустить этого чернового в дом? – возмутился капитан Аргон, выступая вперёд. – Надо было бросить его под крыльцо – там ему самое место. Что ему от нас понадобилось?

– Я хочу видеть Репрева, – шагнул ему навстречу Астра.

– А я хочу гулять по морскому побережью с красивой кинокефалкой и пить пентагонирисовый нектар, но всё как-то не получается, наверное, из-за таких, как ты! – властно проорал капитан, отведя руки за спину и расставив ноги на ширину плеч. – Я тебе организую встречу с Репревом… Ох как организую! Вовек не забудешь. Понимаешь ли ты своим скудным умишком, что это рандеву будет последним в твоей ничтожной жизни? Тебя должны были расстрелять из всех стволов ещё на подходе.

– Да кто же вы такие, наконец? – треснувшим голосом спросил Астра, опустив взгляд, и поднял его лишь затем, чтобы мельком, не сталкиваясь надолго с враждебными взглядами, осмотреть каждого из отряда.

Капитан хмыкнул, и рот его расползся в гордой улыбке.

– Тебе известно, кто мы такие. Но если ты вдруг отморозил себе мозги и растерял память, напомню: мы – отряд его превосходительства генерала Цингулона.

– Ваш генерал – преступник, – с отвращением пробормотал Астра. – На его руках кровь последнего бенгардийского тигра и невинного фамильяра в придачу.

– Когда я узнал, – произнёс капитан, чистя выпущенный из рукавицы коготь и расхаживая по залу, – что в ваши ряды затесался бенгардиец, признаться честно, был глубоко поражён. Но потом я подумал: этот бенгардиец, если он с вами, значит, он такой же черновой, как и вы, только покрупнее. А ваш фамильяр не в счёт – он не был до конца живым существом: конвенция для меня – пустой звук, к тому же фамильяр был с вами, что означает…

– Что он тоже – черновой, ясно, – продолжил за него Астра. – Ну, за что вы так с нами? Что мы вам сделали? Вы отправили нас за малахитовой травой, мы её вам нашли. Что мы видели или знаем, что нам нельзя было видеть и знать?

– Ничего. Дело совсем не в том, что вы видели или знаете. Ты сам ответил на свой вопрос. Вы сделали свою работу. И более генерал Цингулон не нуждается в ваших услугах.

– Вы могли нас просто отпустить… – отчаялся Астра.

– Нет, не могли, – пошевелив челюстью, сказал капитан.

– Вас будут судить, – скрипнул зубами Астра.

Капитан развязно захохотал, хрюкая и утирая слезу, вместе с ним смехом разразился весь отряд.

– Кто нас будет судить?! Ну скажи, кто, черновой?! Может быть, ты? Или твой приятель в полосочку, который сейчас коченеет во льдах?

– Придёт время, и все прознают про ваши дела. Вы нарушили не один какой-то забытый всеми закон, а целый свод. А над этим сводом ещё нависает небо. Вас, может, уже и не будет под звёздами, а небо, вечное, молотком правосудия и зубилом из давно окаменевших костей свидетелей ваших бесчинств высечет на ваших памятниках: «преступники»! Но уже некому будет вас оправдать. У таких, как вы, и раскаяние беспечное, оно приходит к вам ночным гостем, сначала зачастит, а потом будет появляться всё реже и реже, пока совсем не потеряет к вам интерес. Смейтесь надо мной, над моими словами, сколько влезет, но я уверен: в душе вы знаете, что муки совести – те муки, от которых вам нигде не скрыться, как бы ни были тверды ваши убеждения, допускающие вершить самосуд, муки совести не дадут вам спокойно жить. Убеждения, которые вы взрастили в себе или же вам их насильно вдолбили в головы – это не суть важно… Тот бенгардиец, которого вы без раздумий прикончили, говорил, что убийца нарушает естественный порядок вещей. Я всё думал, как эти нарушения отражаются на нас, живых, как это всё устроено, можно ли воочию увидеть этот беспорядок? Но теперь я, кажется, понял: сам стою на плахе, и моя смерть будет понятна уже кому-то другому. Алатар, мой дорогой друг и учитель, был мудрейшим из бенгардийцев. Но нет у меня больше ни друга, ни учителя. Алатар хотел спасать жизни, а у него отняли его жизнь. Да, он – дезертир, мы все слышали… был дезертиром, но на сей раз не сбежал. Его жертва дала одному кинокефалу прожить ещё один день. А это, признайтесь, довольно много.

Аргон молча внимательно выслушал Астру и,