— Ну… Они умны, но вряд ли гениальны, — ответила она послесекундного размышления. — Клото и Лахесис даже сказали, что они всего лишьвинтики по сравнению с теми, кто заседает в совете директоров и принимаетрешения.

Старина Дор согласно кивал головой и улыбался.

— Клото и Лахесис в грандиозной схеме и сами почтиШот-таймеры. Им так же присущи страх и близорукость… Но в целом это не так ужважно, потому что они тоже служат Предопределению. КА-ТЕТ.

— Они считают, что мы проиграем, если выйдем один на один сАтропосом?

— спросил Ральф. — Именно поэтому они и убедили себя, что,воспользовавшись черным ходом, мы исполним то, чего они хотят… Черным ходом,каковым является Хай-Ридж?

— Да, — ответил Дорренс. — Именно так.

— Отлично! — воскликнул Ральф. — Мне нравится тайноеголосование.

Особенно…

— Нет, — прервал его Дорренс. — Это не то.

Ральф и Луиза смущенно переглянулись.

— О чем ты говоришь?

— Здесь все взаимосвязано. Очень часто именно так все ипроисходит в пределах Предопределения. Видите ли… Ну… — Он вздохнул. —Ненавижутакие вопросы. Никогда не отвечаю на них, разве я не говорил?

— Да, но…

— И не хватит ли? Все эти вопросы. Ужасно! К тому жебесполезно!

Ральф посмотрел на Луизу, затем вновь на Дорренса. Дортяжело вздохнул:

— Ладно… Но это последнее, что я скажу, так что слушайтевнимательно. Возможно, Клото и Лахесис послали вас в Хай-Ридж, руководствуясьнеправильными мотивами, но Предопределение свое дело знает.

Там вы отлично справились с задачей.

— Спасая женщин, — вставила Луиза. Но Дорренс покачалголовой.

— Тогда что же мы сделали? — Луиза почти кричала. — Что?Неужели мы не вправе знать, какую часть Предопределения мы исполнили?

— Нет, — ответил Дорренс. — Еще не время. Потому что вам ещемногое предстоит сделать.

— Но это же безумие, — проговорил Ральф.

— Неправда, — возразил Дорренс. Он крепко прижимал к грудисборник стихов «О любви», глядя на Ральфа. — Слепой Случай — вот безумие.

Предопределение — это разум.

«Ладно, — подумал Ральф, — что же еще мы делали в Хай-Ридж,кроме того, что спасали женщин? И Джона Лейдекера? Не вмешайся я, Пикеринг,скорее всего, убил бы его, как и Криса Нелла. Может быть, это как-то связано сЛейдекером?»

Вполне возможно, но данное предположение не казалосьправильным.

— Дорренс, — попросил он, — не согласишься ли ты сообщитьнам кое-что еще? Потому что…

— Нет, — хмуро отрезал старина Дор. — Никаких вопросовбольше, времени нет. Когда все закончится, мы вместе пообедаем… Если только ещебудем здесь.

— О, отлично умеешь подбодрить, Дор. — Ральф открыл дверцу.

Луиза сделала то же самое, и они вышли из машины. Ральф,наклонившись, посмотрел на Джо Уайзера.

— Хочешь что-нибудь сказать?

— Да нет, вряд ли… Дор наклонился к Уайзеру и опять зашепталему что-то на ухо.

Джо.

Нахмурившись, слушал.

— Ну? — спросил Ральф, когда Дорренс откинулся на сиденье —Что он сказал?

— Он попросил не забыть о моей расческе, — ответил Джо. —Понятия не имею, о чем он говорит, но разве это впервые?

— Это мне как раз понятно, — улыбнувшись, успокоил егоРальф. — Пойдем, Луиза, — смешаемся с толпой.

4

Когда они дошли до середины автостоянки, Луиза так сильноткнула Ральфа локтем в бок, что тот споткнулся.

— Посмотри! — прошептала она. — Прямо! Разве это не КонниЧанг? Ральф посмотрел. Да, женщина в бежевом пальто, стоящая между двумятехниками с эмблемой Си-Би-Эс на куртках, без сомнения, была Конни Чанг.Слишком часто ее милое интеллигентное лицо мелькало на экранах телевизоров,чтобы сомневаться.

— Это она либо ее сестра-близнец, — согласился Ральф. Луиза,казалось, забыла о старине Доре, Хай-Ридж и лысоголовых врачах; в этот моментона вновь превратилась в женщину, которую Билл Мак-Говерн любил называть «нашаЛуиза».

— Что она здесь делает?

— Ну, — начал было Ральф, затем прикрыл рукой рот, чтобыскрыть невольную улыбку. — Кажется, происходящее в Дерри приобретаетмеждународный характер. Скорее всего, она отснимет материал для вечернеговыпуска новостей перед зданием Общественного центра. В любом случае…Неожиданно, без всякого предупреждения, ауры вновь просочились в существование.Ральф чуть не задохнулся:

— Господи Иисусе! Луиза, ты видишь?

Хотя вряд ли, потому что, если бы Луиза видела, вряд лиКонни Чанг удостоилась бы хоть малейшего внимания. Зрелище было ужасное, почтиза пределами постижимого, и впервые Ральф понял, что даже у яркого мира ауресть своя темная сторона, заставившая бы обычного человека пасть ниц ивозблагодарить Господа за свое урезанное восприятие действительности.

«А ведь я даже не поднимался по лестнице. — подумал он. — Ятолько смотрю на этот расширенный мир как обычно смотрят в окно Я наблюдаю состороны»

Но Ральф и не хотел очутиться внутри. От одного взгляда нанечто подобное возникало желание ослепнуть.

Луиза нахмурилась:

— Что, краски? Нет, не вижу. Мне следует попытаться? Что-топлохое? Он попытался ответить, но не смог. А через секунду Ральф почувствовалболезненное пожатие руки и понял, что объяснения излишни. К лучшему или кхудшему, но теперь Луиза сама видела все.

— О Боже. — выдохнула она дрожащим голосом. — О Боже, оБоже, бедная Луиза.

С больничной крыши аура, зависшая над зданием Общественногоцентра, казалась огромным грязным зонтом. Но теперь стоять на автостоянке быловсе равно что находиться под огромной, невероятно ужасной москитной сеткой, чьигазовые стенки от старости покрылись зеленовато-черной плесенью. Яркоеоктябрьское солнце усохло до мутного кружка тусклого серебра. Воздух приобрелсумрачный, туманный оттенок, напомнивший Ральфу изображение Лондона концадевятнадцатого столетия. Теперь они уже не смотрели на саван Общественногоцентра; нет, теперь они были заживо погребены в нем Ральф ощущал голодноедавление савана, пытающегося переполнить его чувством потери, отчаяния и смущения.