– А вы не боитесь получить по голове этим легендарныморужием? Мне ведь теперь никто не указ…

В холодных глазах адмирала на миг мелькнули обычныечеловеческие чувства – но страха, пожалуй, все же не было, хоть ты тресни…

– Что ж, если вы считаете, будто исправите этим что-то,вернете кого-то…

– Простите, – сказал Сварог. – Погорячился. И нево мне дело. В конце концов, со мной столько раз играли втемную, что янезаметно свыкся, и злюсь, когда все всплывает, лишь первые пять минут… Но естьеще и она, – он дернул подбородком, указав на Делию. – Она отличныйтоварищ и отличный солдат, уж я понимаю… Мать вашу так, всегда ведь остаютсяслучайности! Особенно на войне, большой или маленькой. До определенного моментау вас просто не могло быть твердой уверенности, что все обойдется благополучно.Случайная пуля…

– Ну, хорошо, – сказал адмирал. – Не хочетсяотчего-то представать в ваших глазах законченной скотиной. Придется выдать однуиз государственных тайн, благо вы не из болтливых. Вы никогда не слышали о МанеАнтакайде?

– Нет. Что это?

– Не «что», а «кто». Мане Антакайд – астролог. Сейчас он ужеумер. Когда Делия родилась, именно он составил гороскоп. Все предсказанное имвсегда сбывалось – даже его собственная смерть, происшедшая в результатесовершенно вроде бы непредсказуемой случайности… Он предрекал, что никакоеоружие никогда не способно будет причинить Делии вреда.

Сварог вдруг насторожился, сам не понимая отчего. Словновдали прозвучал выстрел, так далеко, что долетел до тебя не сам отзвук, а еготень, и теперь пытаешься понять – было или почудилось? Мать Бальдра взялаклятву со всех, кроме омелы…

– Вы помните подробно? – спросил он. – Слово вслово?

– Конечно. «И никакое оружие, холодное или огнестрельное,покинувшее мастерскую под этим небом, под этим солнцем, не сможет причинить ейвреда». Ну, где тут каверза? О сильванском оружии и речи быть не может –Сильвана освещена тем же солнцем. А оружия гномов уже три тысячи лет никто невидел и не держал в руках, оно сгинуло вместе с гномами. Не говоря уж об оружиис Диори – каковое, впрочем, изготовлено было и под этим солнцем, и под этимнебом…

Они выехали на широкую Морскую площадь, почти идеальнымполукругом примыкавшую к Адмиральской улице. И добрую половину дуги этогополукружья занимало Адмиралтейство – громада в семь этажей из коричневогокамня, стрельчатые окна, темно-красная черепица, по углам две круглые башни сострыми конусами крыш, шпили увенчаны золотыми фрегатами, а меж башнями, покромке кровли – шеренга позеленевших медных статуй, мифологических фигур вродеМорского Коня, Тюленьего Короля и Жемчуголова. Правее – квадратное возвышение,Камень Глашатаев, откуда до сих пор возглашали порой важнейшие новости икоролевские указы. Сейчас с протянутого меж башнями каната свисали длинныеморские вымпелы, их разноцветье и подбор определенно что-то значили, но Сварогне умел их читать. Люди в поисках лучшего местечка для обозрения поднялись дажена нижние ступени Камня Глашатаев (на сам камень, понятно, никто не осмелилсязабраться, это при любых праздниках воспрещалось).

– Что вас беспокоит?

– Предсказания, – медленно сказал Сварог. –Точнее, форма их изложения – таящая, как я успел убедиться, каверзы и лазейки.Может отыскаться оружие, может… Правда, оно уже дважды было применено противпринцессы, но вреда не причинило, так что можно бы и успокоиться. И все же…Почему ваш астролог не написал просто: «Смерть ее никогда не последует оторужия»?

– У астрологии свои законы изложения, как в поэзии. И я небольшой их знаток, мне достаточно помнить, что Антакайд никогда не ошибался.Успокойтесь. Нет причины…

– Есть причина! – почти крикнул Сварог. – Есть,понимаете вы?

– Возьмите себя в руки. На нас обращают внимание ликторы…

– Пошли они… – сказал Сварог грубо. Ощущение мучительногонеудобства, тупой тревоги в сердце не проходило. – Посмеетесь потом надмоими глупыми страхами, разрешаю. Уводим кортеж на галопе. Во дворец.

И, видя, что адмирал колеблется, пустил коня рысью, непытаясь разобраться вдумчиво в своих смутных и непонятных страхах, догоняяДелию, чтобы схватить ее коня под уздцы и дать своему шпоры, не объясняяпричин. На скаку выбросил вверх руку, дважды разжал стиснутые в кулак пальцы,подавая своим сигнал тревоги. Как бы ни удивились, препятствовать никто непосмеет, Делия не разучилась еще сначала повиноваться его командам, а потомспрашивать…

Белая дымная полоса, завиваясь спиралью, метнулась емунаперерез высоко над головами толпы, чертя синусоиду, снижаясь, неотвратимовыходя на прямую, и он вонзил шпоры в конские бока, бросил гнедого вперед, ужеразличая обострившимся взглядом черную остроконечную палочку, исторгавшую этотдым, спеша заслонить Делию, остановить мгновение, вернуть время назад – ипонимая в секундном промельке трезвого расчета, что никому еще этого неудавалось…

Яркая вспышка, и мгновенно взметнувшееся туманно-чадноеоблачко заволокло Делию. Сварог натянул поводья – так, что конь взвился на дыбыи едва не рухнул, сбившись с аллюра. Слетел на брусчатку, схватил широкий синийповод, жесткий от золотых блях и нашитых лилий.

Делия соскользнула с седла ему на руки, от неожиданнойтяжести и рывка он не удержал равновесия и упал, завалился спиной вперед,осмысленно и умело рухнув так, чтобы смягчить для нее падение собственнымтелом. И по тому, как безвольно мотнулось ее тело, уже знал, что дело плохо. Апотом, когда встал на колени, поддерживая девушку, хватило одного взгляда.Похуже разрывной пули. Ладони мгновенно стали влажными и липкими. На алом кровь– черная… Глядя поверх ее плеча, видел, что под самой крышей одной из башенАдмиралтейства еще тает, расплывается тугое белое облачко, видел, как подбегаетЛеверлин, на себя не похожий из-за перекосившей лицо жуткой судороги, аостальные, оставшись в седлах, смыкают тесное кольцо, заслоняя от всегоокружающего.

Опомнился. Стараясь изгнать, вытолкнуть из сознания всепосторонние мысли, отгородиться от заполошного конского топота и криков,наложил ладони на ужасную рану, зажмурился, закинул голову, повторяя про себявсе нужные слова, и снова, стараясь не сбиться, беззвучно шевеля губами, сзаходящимся в смертной тоске сердцем.

Не почувствовав под ладонями ни малейшего движения, открылглаза. Делия лежала неподвижно, золотые локоны разметались по грязнойбрусчатке, лицо было совершенно спокойным, а в глазах отражалось небо. И онпонял, что бессилен. Этой разновидности оружия обучавшие его азам врачевания непредусмотрели, потому что не знали о существовании такого. Не уберег. Спас отвсего, а теперь вот не уберег.

Грузно поднялся и стоял, цепляясь за высокую лукуседла, – конь Делии послушно остался на месте. Остановившимся взглядомсмотрел, как сквозь раздавшуюся толпу несутся к Адмиралтейству ликторы, какловят его коня, как мечутся люди, как гвардейцы, сами ничего не соображая, тоотжимают зевак мушкетами, держа их перед грудью обеими руками, то озираются,тщетно ожидая ясных приказов. И Сварогу хотелось кого-нибудь убить. Поискалбешеным взглядом Амонда, увидел Мару и осознал, что она, еще не понимая всего,моментально пресечет любую его безумную выходку.