– Да я ее и не держал…

– Глупости, – сказала Мара. – Я сама когда-нибудь будукоролевой, зачем мне сейчас побрякушки от чужих королей?

– Скромница она у меня, – погладил ее по голове Сварог.

– Просто у меня хорошая память, – сказала Мара. –Лесная Дева предсказала, что троим из нас суждено надеть короны. Один уженапялил. Остаются целых двое, почему бы мне среди них не оказаться?

В стороне королевского дворца глухо, тяжело ухнул пушечныйзалп. После короткой тишины в нескольких местах печально ударили колокола,неспешно, с большими промежутками меж ударами, и в эти паузы вплетался долгий,медленно затухавший звон птелосов. Сварог понял, посмотрел на реку. В этихширотах ночь подступала моментально, падала, как занавес, вода уже стала почтичерной, дома над рекой протянулись темной стеной. Пора было ударить колоколуГлавной Башни, означая наступление ночи, а двум десяткам звонниц в разныхконцах столицы этот удар повторить. Но, что случалось невероятно редко,Вечерний Колокол так и не прозвучал. Еще дважды ударили пушки, продолжалсяпечальный перезвон храмовых колоколов, гонгов и птелосов, что-то засветилосьтам, где королевский мост соединялся с левым берегом, а длинная лодказаскользила к середине реки, призрачно белая на фоне темного могучего потока.Остановилась, удерживаямая слаженными взмахами весел, Сварог снял шляпу.

Сине-желтое пламя, яркое, горевшее ровно, вспыхнуло у борталодки и, отделившись от нее, поплыло по течению, вскоре миновав то место нанабережной, где сидел в коляске Сварог со спутниками. Теперь они видели, чтоэто фонарь в форме перевернутой и усеченной снизу пирамиды, синий, покрытыйзолотыми геральдическими лилиями. Рокубон, погребальный фонарь ронерскихкоролей. Сварог долго смотрел ему вслед. С этим фонарем, отправившимся кокеану, уходили в небытие Барги – развратники и покровители храмов, великиестратеги и дебилы, меценаты изящных искусств, то осыпавшие золотом художников,то сжигавшие по пьяной прихоти фаворитки библиотеки и ценнейшие полотнаживописцев прошлого; чернокнижники и святые, моты и скупцы, полнокровныеэпикурейцы и аскеты-ханжи, собиратели и неудачники – и, наконец, личности,бесцветные во всех отношениях.

Фонарь скрылся за близлежащими домами, но Сварог долго ещесмотрел на темную реку, чувствуя себя чужим в этом городе, где больше не былоДелии, которую он не сумел уберечь. Потом сказал, ни на кого не глядя:

– Знаете, о чем я подумал? Оказывается, в отличие от нашейбравой компании, великому множеству народа так и не случается за всю свою жизнького-нибудь убить. Странно, правда? Как другой мир, честное слово… – И совсемтихо произнес:

И вы едва ли

вблизи когда-нибудь видали,

как умирают.

Дай вам Бог и не видать…

Ледяной Бугас, Шкипер Темного Моря, капитан почтеннойбригантины «Невеста ветра», четвертые сутки пребывал в унылом, каком-тоустоявшемся недоумении. С теткой Чари он был знаком с незапамятных времен, зналза ней (как и она за ним, взаимно) столько озорных дел, что хватило бы наполдюжины Монфоконов, и сделал бы ей одолжение не в пример серьезнее, чемпросто отвезти из одного места в другое, вдобавок за хорошую плату, парочку еедрузей, обходясь с ними со всей любезностью. Бригантина все равно уходила вморе, а каюта квартирмейстера так и пребывала пустая (ибо сам квартирмейстердавненько покачивался на рее горротского корвета «Гривастый крокодил», должнымобразом просмоленный для долгой сохранности – а нового еще предстояло подобратьсо всем тщанием).

Вся беда была в том, что Бугас терпеть не мог нераскрытыхзагадок. Любых. Водился за ним такой грешок, из-за которого капитан дваждысовершенно бескорыстно впутывался в опасные дела, пахнущие серьезными тайнами,ради одного удовольствия оказаться среди знающих разгадку. Бывают страстишки ипохуже, а на доходы капитанская слабость мало влияла, так что команда давносвыклась – всех на свете денег все равно не захапаешь, нужно иногда что-то идля души…

Но эта странная парочка была загадкой непробиваемой. Высокийбарон со спокойными серыми глазами серьезного убийцы, привыкшего перерезатьглотку лишь при необходимости (каковое качество Бугас в людях ценил и уважал,будучи сам таким же), и смазливая девчонка – лауретта (сначала представлялось –дочка или племянница, оказалось – любовница).

Поначалу Бугас, еще не видев их, решил, что у них хлопоты слегальным выездом из страны. Каковую гипотезу вроде бы подтверждало невиданноеколичество тихарей, перед самым прибытием странной парочки прямо-таки хлынувшихв порт; как зерно из распоротого во всю длину мешка. Но парочка поднималась набригантину открыто, без малейшего волнения, а тихари, такое впечатление,порывались встать навытяжку и таращились пугливо, как пассажиры захваченного«купца» на абордажную команду. И «вольную»[49] Бугасу принес изкапитаната вместо обычного письмоводителя, с благодарностью получавшего за этууслугу серебрушку, сам комендант порта, министерский секретарь, чин, какизвестно, приравненный в армии к полковнику, а на море к флаг-капитану. Откакового неслыханного феномена, ни разу не случившегося ни с одним мореходом,будь он честный каботажник или головорез с корсарским патентом в кармане, Бугасошалел настолько, что по многолетней привычке сунул его превосходительствусестерций – а тот, ровно пребывая в некотором затмении чувств, монету взял…

Первые два дня барон, отвлекаясь лишь на завтраки, обеды иужины, затворником сидел в каюте покойного квартирмейстера и, по докладамглавного кухаря, беспрестанно читал бумаги, которых у него с собой был целыймешок. Даже с наступлением темноты ставил «карбилку» и продолжал шуршать.Добросовестный кухарь, за годы плавания на «Невесте ветра» малость заразившийсяот капитана той же страстишкой, успел запустить глаз – благо бумаги барон послеего прихода не прятал и ничем не прикрывал. Кухарь клялся, что никакими картамикладов или «золотыми шарами»[50] и не пахнет. Насколько удалосьусмотреть, обычная ученая заумь, упражнения книжников. Скорее Бугас могоказаться главой снольдерских виргинатов, проповедовавших трезвость, целомудриеи полный отказ от мясного, чем барон – книжником. И все же он сидел над своимибумагами двое суток, как пришитый.

Одно можно утверждать со всей уверенностью: виргинатом баронне был. Мясо он наворачивал, подаваемое вино аккуратно выпивал, а кухарю,заодно и убиравшему в каюте, девчонка в первый же вечер непринужденно ибуднично заметила, что возиться с двумя постелями не следует, нужно приготовитьодну на двоих. Веселого нрава кухарь, простодушно попытавшийся ухмыльнуться,вдруг на пару секунд выпал из реальности и обнаружил себя лежащим на полу сдикой болью в области ложечки. Увы, и он сам, и все остальные не связалисначала этот феномен с рыжей девчонкой – решили, что кухарь опять обожрался иполучил что-то вроде апоплексического удара.