— Не надо, guapa, — сказал он. — Выслушай меня. Мы теперь вМадрид не поедем, но, куда бы ты ни поехала, я везде буду с тобой. Поняла?

Она ничего не сказала, только прижалась головой к его щеке иобняла его крепче.

— Слушай меня хорошенько, зайчонок, — сказал он. Он знал,что нужно торопиться, и весь обливался потом, но он должен был сказать изаставить ее понять. — Сейчас ты отсюда уйдешь, зайчонок. Но и я уйду с тобой.Пока один из нас жив, до тех пор мы живы оба. Ты меня понимаешь?

— Нет, я хочу с тобой.

— Нет, зайчонок. То, что мне сейчас нужно сделать, я сделаюодин. При тебе я не могу сделать это как следует. А если ты уйдешь, значит, и яуйду. Разве ты не чувствуешь, что это так? Где один из нас, там оба.

— Я хочу с тобой.

— Нет, зайчонок. Слушай. В этом люди не могут быть вместе. Вэтом каждый должен быть один. Но если ты уйдешь, значит, и я пойду тоже. Толькотак я могу уйти. Я знаю, ты уйдешь и не будешь спорить. Ты ведь умница, и тыдобрая. Ты уйдешь за нас обоих, и за себя и за меня.

— Но я хочу остаться с тобой, — сказала она. — Мне таклегче.

— Я знаю. Но ты сделай это ради меня. Я тебя прошу об этом.

— Ты не понимаешь, Роберто. А я? Мне хуже, если я уйду.

— Да, — сказал он. — Тебе тяжело. Но ведь ты теперь — это ия тоже.

Она молчала.

Он посмотрел на нее, весь в поту, и снова заговорил,стараясь добиться своего так, как еще никогда не старался в жизни.

— Ты сейчас уйдешь за нас обоих, — сказал он. — Забудь осебе, зайчонок. Ты должна выполнить свой долг.

Она покачала головой.

— Ты теперь — это я, — сказал он. — Разве ты не чувствуешь,зайчонок?

Она молчала.

— Послушай, зайчонок, — сказал он. — Правда же, если тыуйдешь, это значит, что и я уйду. Клянусь тебе.

Она молчала.

— Ну вот, теперь ты поняла, — сказал он. — Теперь я вижу, чтоты поняла. Теперь ты уйдешь. Вот и хорошо. Сейчас ты встанешь и уйдешь. Вот тыуже сама сказала, что уйдешь.

Она ничего не говорила.

— Ну вот и спасибо. Теперь ты уйдешь быстро и спокойно идалеко-далеко, и мы оба уйдем в тебе. Теперь положи руку сюда. Теперь положиголову сюда. Нет, совсем положи. Вот, хорошо. Теперь я положу руку вот сюда.Хорошо. Ты ведь умница. И не надо больше ни о чем думать. Ты делаешь то, что тыдолжна делать. Ты слушаешься. Не меня, нас обоих. Того меня, который в тебе.Теперь ты уйдешь за нас обоих. Правда! Мы оба уйдем в тебе. Я ведь тебе такобещал. Ты умница, и ты очень добрая, что уходишь теперь.

Он кивнул Пабло, который посматривал на него из-за дерева, иПабло направился к нему. Потом он пальцем поманил Пилар.

— Мы еще поедем в Мадрид, зайчонок, — сказал он. — Правда.Ну, а теперь встань и иди. Встань. Слышишь?

— Нет, — сказала она и крепко обхватила его за шею.

Тогда он опять заговорил, все так же спокойно ирассудительно, но очень твердо.

— Встань, — сказал он. — Ты теперь — это и я. Ты — все, чтоостанется от меня. Встань.

Она встала, медленно, не поднимая головы, плача. Потомбросилась опять на землю рядом с ним, но сейчас же встала, медленно и покорно,когда он сказал ей: «Встань, зайчонок!»

Пилар держала ее за локоть, и так она стояла перед ним.

— Идем, — сказала Пилар. — Тебе что-нибудь нужно, Ingles?

— Нет, — сказал он и продолжал говорить с Марией. —Прощаться не надо, guapa, ведь мы не расстаемся. Пусть все будет хорошо вГредосе. Ну, иди. Будь умницей, иди. Нет, — продолжал он, все так же спокойно ирассудительно, пока Пилар вела девушку к лошадям. — Не оглядывайся. Ставь ногув стремя. Да, да. Ставь ногу. Помоги ей, — сказал он Пилар. — Подсади ее вседло. Вот так.

Он отвернулся, весь в поту, и взглянул вниз, на дорогу,потом опять на девушку, которая уже сидела на лошади, и Пилар была рядом с ней,а Пабло сзади.

— Ну, ступай, — сказал он. — Ступай. — Она хотелаоглянуться. — Не оглядывайся, — сказал Роберт Джордан. — Ступай.

Пабло стегнул лошадь по крупу ремнем, и на мгновениепоказалось, будто Мария вот-вот соскользнет с седла, но Пилар и Пабло ехаливплотную по сторонам, и Пилар держала ее, и все три лошади уже шли в гору.

— Роберто! — закричала Мария и оглянулась. — Я хочу к тебе!Я хочу к тебе!

— Я с тобой, — закричал Роберт Джордан. — Я там, с тобой. Мывместе. Ступай!

Потом они скрылись из виду за выступом горы, и он лежал,весь мокрый от пота, и ни на что не смотрел.

Агустин стоял перед ним.

— Хочешь, я тебя застрелю, Ingles? — спросил он, наклоняясьсовсем низко. — Хочешь? Я могу.

— No hace falta, — сказал Роберт Джордан. — Ступай. Мне туточень хорошо.

— Me cago en la leche que me ban dado![131] — сказалАгустин. Он плакал и потому видел Роберта Джордана как в тумане. — Salud,Ingles.

— Salud, друг, — сказал Роберт Джордан. Он теперь смотрелвниз, на дорогу. — Не оставляй стригунка, ладно?

— Об этом не беспокойся, — сказал Агустин. — У тебя всеесть, что тебе нужно?

— Эту maquina я оставлю себе, тут всего несколько патронов,— сказал Роберт Джордан. — Ты таких не достанешь. Для большой и для той,которая у Пабло, можно достать.

— Я прочистил ствол, — сказал Агустин. — Когда ты упал, туданабилась земля.

— Где вьючная лошадь?

— Цыган поймал ее.

Агустин уже сидел верхом, но ему не хотелось уходить. Онперегнулся с седла к дереву, под которым лежал Роберт Джордан.

— Ступай, viejo, — сказал ему Роберт Джордан. — На войне этодело обычное.

— Que puta es la guerra, — сказал Агустин. — Война — этогнусность.

— Да, друг, да. Но тебе надо спешить.

— Salud, Ingles, — сказал Агустин и потряс в воздухе сжатымкулаком.

— Salud, — сказал Роберт Джордан. — Ну, ступай.