Огромное замешательство, связанное с началом всеобщей войны, похоже, не предвиделось ни одним из выдающихся умов, которые долго боролись с военными провокациями. Неудачи, промахи и серьезные опущения нанесли удар по всем фронтам. Расточительство, глупость и невнимательность стали уже привычными, вроде новобранцев, которых нельзя отослать назад и которые создают суматоху на поле боя. Создавалось впечатление, будто некоторые выдающиеся промахи разведки готовились долгие месяцы и годы заранее, а самые извращенные оказали предсказуемый эффект на историю.

Французы сорок лет бредили реваншем, мечтали о возвращении Эльзас-Лотарингии, о расплате за Седан и за сдачу Парижа. Что же так долго готовила эта мощная военная держава к «неизбежному» конфликту и упустила из виду в своих требованиях? Если не брать в расчет легкую 75-миллиметровую полевую пушку, то можно сказать, что Франция оказалась практически неподготовленной к войне и могла считаться жертвой неожиданного и внезапного нападения. Французская разведка, маниакальная сосредоточенность которой на тевтонской угрозе погубила Дрейфуса, отправила Пикара в тюрьму, Лажу в изгнание и жестоко исковеркала или разрушила подпольную деятельность тысячи агентов, — эта разведка начала мировую войну с того, что внесла солидную контрибуцию в победу Германии. В августе 1914 года на полях сражений оказалось вдвое больше немецких солдат, чем ожидал французский генеральный штаб. Агенты и эксперты из разведки, оценивая численность германской армии, «учитывали только действующие дивизии», хотя прежде французская разведка «учитывала возможность того, что немцы с самого начала пустят в ход резервные соединения». Так что «главная ошибка французского плана заключалась в том, что немцы располагали вдвое большим числом войск, чем их могло быть по оценкам французской разведки — вполне достаточным для широкомасштабного маневра».

После 1906 года, когда молодой фон Мольтке сменил знаменитого графа Шлиффена на посту начальника германского генерального штаба, к общему числу германских дивизий прибавилось девять новых. Но хотя у специалистов французской разведки имелся восьмилетний срок на исправление прежних ошибок и выявление роста численности германской армии, они упорствовали в своем заблуждении и даже склонили на свою сторону генерала Жоффра. Его впечатляющий «план XVII», построенный на принципе offensive à outrance (наступление до конца), исходил из ошибочного расчета, послужившего одной из причин провала «плана XVII», который пришлось менять буквально на поле боя.

Это грубейшее заблуждение свело на нет также данные некоторых важных шпионских донесений, полученных бельгийской разведкой. До 1912 года Бельгия тратила очень мало средств на военный шпионаж. Поскольку напряжение в Европе не уменьшалось, брюссельские власти обратились к услугам нескольких секретных агентов: бельгийских генералов главным образом смущали слухи о новой германской осадной артиллерии.

Укрепления Антверпена, Льежа и Намюра оптимистически считались «крепкими» и даже «неприступными». Они могли выдержать огонь германских 21-сантиметровых или французских 22-сантиметровых орудий, между тем уже японцы применяли 28-сантиметровые орудия при бомбардировке высоты 202 и других главных укреплений Порт-Артура. Поэтому бельгийские шпионы направились в Австрию и Германию и выведали все, что только можно было узнать о последних моделях крупповских пушек и гаубиц «Шкоды». Австрогерманские союзники располагали орудиями, калибр которых в полтора раза превышал 11-дюймовые осадные гаубицы Японии.

Говорят, что один из шпионов привез с собой подробное и точное описание огромной 42-сантиметровой гаубицы «Шкоды», однако не получил за это благодарности. Все посчитали, что принимать какие-либо меры уже «слишком поздно» и «слишком накладно», а перестраивать бельгийские крепости с тем, чтобы они могли выдержать огонь новых осадных орудий, невозможно. Кроме того, бельгийский генеральный штаб придерживался мнения, что если давать официальную огласку столь дурным вестям, то это может обеспокоить главнокомандующего — самого бельгийского короля.

Оставить бельгийские крепости на произвол судьбы было непростительной ошибкой. Льеж защищал «бутылочное горлышко», сквозь которое должны были пройти две германские армии — генерала фон Клука и генерала фон Бюлова, прежде чем получить возможность развернуться и ринуться на юг, против французов и англичан. Крепость Льеж прикрывала не менее четырех железнодорожных линий, по которым только и могли снабжаться германские захватчики после начала действий. Чтобы овладеть этим жизненно важным выходом у Мааса на бельгийскую равнину севернее Арденн, германский генеральный штаб подготовил группу из шести пехотных бригад с большим количеством артиллерии, самокатчиков и автомобилей, которую и держал наготове у бельгийской границы в течение нескольких лет. Шпионы своевременно донесли до Брюсселя о сокрушительной силе готовящегося тарана, но даже после этого ничто не могло улучшить положение слабо укрепленного Льежа.

Авангардом германского вторжения в 1914 году командовал генерал фон Эммих. На мобилизацию даже превосходно организованной германской армии потребовалось бы несколько недель; но взятие Льежа обернулось для Эммиха делом нескольких дней. Шесть бригад Эммиха намеревались атаковать ключевую позицию Бельгии приблизительно за три недели до того, как мог последовать главный удар колоссальных вражеских армий. Все шло по стратегическому плану Шлиффена с некоторыми модификациями Мольтке. Однако победу одержали только благодаря появлению и вмешательству нового штабного гения; но даже он лишился бы своих лавров и успеха, будь Льеж укреплен в соответствии с требованиями времени.

Действуя по плану, германское командование послало Эммиха и шесть его бригад через бельгийскую границу в ночь на 6 августа 1914 года, нагло нарушив нейтралитет Бельгии и бросив дерзкий вызов Англии. Эммих должен был захватить важнейшую оборонительную позицию. Однако внезапная атака не удалась; даже безупречно вымуштрованные германские войска совершили промах. Кольцо льежских фортов не сдалось; нащупывая в темноте и сумятице дорогу между фортами, германские колонны «сбились с направления и оказались на краю катастрофы». Но тут на сцену выступил прусский офицер, которому суждено было вскоре прославиться на весь мир и невероятные таланты которого — не важно, имел он их всегда или нет, — поддержали военный и гражданский дух в самые мрачные для Германии часы. Им был Эрих фон Людендорф; начальство уже знало его как блестящего офицера генерального штаба и «человека, столь энергично отстаивавшего свое особое мнение, что за год до войны его отослали из Берлина в бригаду».

И вот теперь при штурме Льежа эта бригада была смята и находилась на краю гибели, дискредитировав саму себя и всю Германию из-за своей крайней значимости в самом начале войны. Тогда Людендорф «неожиданно вынырнул из тьмы», принял командование колонной, сбившей с толку своего генерала, и присоединил к ней все прочие дезорганизованные части вокруг. На заре Людендорф потребовал капитуляции Льежа. Обманным путем убедив коменданта крепости в том, что внезапная грандиозная атака смяла внешнее кольцо фортов — которые в тот момент на самом деле не вели огня, поскольку не были атакованы, — он добился сдачи цитадели со всем ее гарнизоном. Захват города позволил немцам осадить форты со всех сторон, но они упорно сопротивлялись и пали один за другим только тогда, когда огромные гаубицы были подвезены ближе и стали бить прямой наводкой.