Острожкий и Куропатва возвратились даже раньше, чем обещали,до четвертой ночной вигилии, а сигнал выступать дали на рассвете. К небольшомуудивлению Рейневана князь Федор не повел их севежским трактом, но приказалдвигаться на восток, прямо на восходящее красное солнце. А через каких-то двемили, пройденных по тракту, за бродом на реке, приказал свернуть на бездорожье.

– Эта речка, если не ошибаюсь, Лисварта. –Рейневан подъехал к князю. – Куда мы направляемся? Если можно узнать?

– Доедем, увидишь.

– Не волнуйся, медик, – Куропатва решил бытьчуточку доброжелательнее. – Увидишь, всё будет как надо.

Рейневан покрутил головой, но ничего не сказал. Он придержалконя, чтобы оказаться в самом хвосте колонны.

Они ехали. Солнце было высоко, когда грунт сделалсянеприятным, подмокшим и вязким. Выезжали из одного болота и тут же въезжали вследующее, преодолевали одну за другой болотистые ложбины очередного заросшегокривыми вербами ручья. Над одним из таких ручьев Рейневан увидел Прачку.

Кроме него ее не заметил никто, потому что он ехал в хвосте,на некотором расстоянии от остальных. Сначала ее не было, была осветленная солнцемполоса на стволе засохшей и ободранной от коры вербы. И вдруг на месте полосыпоявилась Прачка. Она стояла на коленях возле вербы, склоненная над ручьем, спогруженными в воду аж по локти руками. Худая, до костлявости под белымоблегающим платьем. С лицом полностью закрытым под сенью темных волос,спадавших в воду и кружившихся в течении. Ритмическими, ужасно медленнымидвижениями она стирала, терла и выжимала то ли рубашку, то ли саван. С каждымее движением из савана выплывали облачка темно-красной крови. Весь ручейструился кровью и кровавой пеной.

Рейневан дернул головой, повернулся. Но Самсона рядом небыло. Хотя он чувствовал его присутствие, хотя мог поклясться, что слышал егошепот, Самсона рядом не было. Был ветер, резкий, злой ветер, который раскачивалзеленеющие ветки верб, покрывал рябью и блестками поверхность воды. Рейневанзажмурил глаза. Когда он их снова открыл, Прачки уже не было. Была белая полосаободранного от коры ствола вербы.

Но течение продолжало быть темным от крови.

После полудня они выехали на более сухую местность, междупологими взгорками. А потом увидели одинокий, чуть повыше холм. Светлый.

Прямо-таки белый. Белеющий в блеске солнца поистине снежнойбелизной.

С вершины холма в небо поднималась колокольня церкви.

– Clarus Mons,[364] – коротко пояснилЯкуб Надобный из Рогова. – Ясна Гура. Монастырь паулинов под Ченстоховой.

Основанная около полувека тому Владиславом Опольским обительпаулинов становилась всё ближе и ближе. Уже можно было разглядеть обтянутыйконтрфорсами двукрылый claustrum[365] и церковь. Даже былослышно пение монахов.

– Так это наша цель? – уточнил Рейневан. –Монастырь? Мы едем в монастырь?

– Почти угадал, – ответил Федор из Острога, держаруку на чекане за поясом. – А что? Не нравится?

– Сегодня Пасха, – сказал Надобный. – Посетимсвятую обитель.

– Потому что мы очень набожны, – добавил Куропатваиз Ланьцухова. Хотя голос у него был серьезный, Ян Тлумочист прыснул, а братьяКондзьолы загоготали.

– Едем, – оборвал Острожский. – Не болтать.

Монастырь становился всё ближе.

Benedicta es, celorum regina,

et mundi totius domina,

et aegris medicina.

Tu praeclara maris stella vocaris,

quae solem justitiae paris,

a quo iluminaris.

Рейневан попридержал коня, сравнялся с замыкающим кавалькадуЕжи Скирмунтом. Молодой литвин бросил на него перепуганный взгляд.

– Тут, дорогуша, – пробормотал он, – чего-тонехорошее намечается. Тута начинает петлей пованивать. Что же нам делать?

– Слишком поздно что-то делать, – с горечью излостью сказал Рейневан.

– Ну, так что же ты думаешь делать?

– Держаться в стороне. И не принимать участия. Еслиудастся.

Te Deus Pater, ut Dei mater fieres et ipse frater,

cuitus eras filia, sanctificavit,

et mittens sic salutavit,

Ave plena gratia!

Возле ворот они спешились, группа паломников разбежалась приодном их виде. Если у Рейневана и были какие-то сомнения, то их развеял видоружия, которое повынимали его спутники. Мельхиор и Микошка Кондзьолы сбросилитулупы, засучили рукава. Акакий Пелка поплевал на ладони, схватил топорище.Куропатва из Ланьцухова подошел, стукнул по воротам рукоятью меча, раз, потомеще раз.

– А кто там? – голос привратника постарческидрожал.

– Открывай!

– Как это так: открывай? Кому открывать?

– Открывай! Живо! Мы по приказу короля!

– Как это?

– Ты открывай ворота, сукин сын, – рявкнул Федориз Острога. – Быстро! А то топорами вывалим!

– Как это?

– Поднимай запор, курва, немедленно! – заоралКуропатва. – Пока мы добрые!

– Помилуйте! Это же святое место!

– Открывай, черт бы тебя подрал!

Щелкнул запор, заскрежетал засов. Братья Кондзьолы тут жетолкнули ворота, ударили их со всей силы, распахивая настежь обе половины,повалив привратника и его помощника, молодого монаха в белой паулинской рясе.За ними во двор ворвались Тлучимост, Пелка и Якуб Надобный. Упавший привратниксхватил Надобного за плащ. Федор Острожский ударил его в висок чеканом.

– Нападееение! – завопил молодой монах. –Нааападееение! Разбойники! Браааатья!

Куропатва ударом меча пригвоздил его к земле. Открылись итут же закрылись двери в капитулярий, щелкнул замок. Пелка подскочил, двумяударами сбил завесы, ворвался в середину, через минуту оттуда послышался грохоти крики. Острожский и остальные побежали в направлении церкви. В портале ипритворе путь им преградили несколько белых паулинов. Один протянул к князюраспятие, почти касаясь его лица.

– Во имя Отца, и Сына и Святого Духа! Стойте! Этосвятое место! Не берите грех на ду…