Ни выражением лица, ни голосом Федька не выдал своегонамерения. Он ударил внезапно, быстро, как змея. Рейневан увернулся, самудивляясь быстроте своей реакции. Он схватил наклонившегося князя за руку,толкнул головой на борт телеги, аж загудело. Дернул к себе, развернул и со всейсилы заехал в челюсть, одновременно выбивая тесак из пальцев. Оттолкнул ирубанул. Острожский завыл, схватился за голову, из-под пальцев полилась кровь.

– Ууууоооааа! – заревел он, когда упал. –Убииил! Baszom az anyát! Бей его бей!

Первым бросился Тлумочист, за ним братья Кондзьолы. Рейневанотогнал их, размахивая тесаком. Тогда сбоку набросился Надобный, кольнул мечом,раня бедро. Микошка Кондзьол подскочил, ударил ножом по бицепсу. Рейневанопустил тесак, схватил за руку и нож, клинок рассек ладонь. Мельхиор Кондзьолприбежал, кольнул кинжалом, тем самым, которым срывал украшения с иконы. Лезвиескользнуло по ребрам, но Рейневан съежился от боли. Подскочил Тлучимост,полоснул ножом по лбу, на линии волос. Куропатва без размаха всадил ему меч вплечо, и в это же момент Пелка ударил ему вальком из телеги по руке выше локтя,добавил по пояснице и в затылок. У Рейневана потемнело в глазах, тело вдругстало беспомощным. Он упал, хватаясь за разбитую икону и закрывая ее собой.Почувствовал, как острия колют и режут его, как сыплются тяжелые удары рук иног. Кровь заливала ему глаза, по носу стекала в рот.

– Хватит! – услышал он крик Скирмунта. –Господи, да хватит! Да оставьте вы его наконец!

– Аа, жалко времени, – сказал Куропатва. – Они так здесь подохнет. Уходим. Завяжите чем-нибудь лоб Острожскому, в седло егои айда!

– Айда!

Застучали и стихли вдали копыта. Рейневан выблевал. А потомсвернулся в позе зародыша.

Нахмурилось. Начал моросить мелкий дождь.

Боль.

Descendet sicut pluvial im vellus. Она сойдет, как дождь натраву, как дождь обильный, орошающий землю. Во дни ее расцветет справедливостьи мир великий, пока месяц не угаснет. И царствовать будет от моря до моря, отРеки аж до края земли.

И будет так до конца света, ибо она есть Дух.

Боль проходит.

Из летаргии его вырвали крики и ржание коней, земля вокругзатряслась от ударов копыт. Забрызганный болотом, Рейневан прижал икону кгруди, нахмурился, чтобы раскрошить застывшую кровь, которая залепила веки,выплевал сгустки изо рта. Попробовал встать, не смог. Он слышал над собойголоса. Видел усатые лица, доспехи, руки в железных нарукавниках и панцирныхрукавицах. Рукавицы хватали его, жали, как клещи, боль слепила глаза. Онсжимался и ежился от прикосновения, корчился и выгибался в рвотных рефлексах,снова падал в пропасть, летел вниз.

Его оставили в покое, он пришел в себя. Снова слышал ржаниеи храп коней, многих коней. Слышал голоса. С огромным усилием поднял голову.

Из седла гнедого жеребца с золотистой упряжью на негосмотрел пронзительным взглядом статный толстощекий мужчина в соболином колпакеи обшитой соболями шубе.

Краковский епископ Збигнев Олесницкий.

– Что с ним?

– Побили его, ваша милость, – поспешил объяснитьрыцарь в короткой тунике с гербом Побуг. – Здорово поколотили. Покололи,ножами порезали. Рана на ране… Не известно, будет ли жить.

– Поссорились, наверное, при дележе добычи?

– Кто знает, – пожал плечами Побуг. – Можетбыть, что он им препятствовал… Ломать… Когда мы его нашли, Богородицу держал,мы едва смогли с его пальцев…

– Почему, – Збигнев Олесницкий властно выпрямилсяв седле, – не догоняете остальных?

– Мы остались, чтобы следить за образом чудесным…Святыня ведь…

– Отправляйтесь в погоню. Без промедления!

– Слушаюсь, ваша милость.

Один из людей епископа схватил коня за мундштук, второйпридержал стремя и подал руку. Олесницкий спешился, жестом приказал им отойти.Потом подошел. Медленно. Рейневан хотел подняться, но раненная рука неслушалась. Он упал на траву, не сводя с епископа глаз.

– Hodegetria, – Олесницкий смотрел не на него, ана доску иконы, – погречески означает Проводница. Указывающая путь. Незнаю, указала ли она тебе правильный. И вдохновила ли тебя. Потому что меня –да.

– Этот образ, – продолжил он, – считаетсянастоящим избражением Матери Божьей. Якобы это работа первого иконописца,евангелиста Луки, написанная на досках со стола Святого Семейства. Это наделяетее чрезвычайной чудотворностью и определяет большую ценность как реликвии. Икак символа. Символа света веры и силы Креста. Символа силы духа народа, егодуховного единства и его веры. Веры несокрушимой, которая поможет народупереплыть любой потоп и спасет его дух в самые трудные времена.[366]Символы важны. Очень важны. Матерь Божья вдохновила меня. Указала путь,научила, что делать. И не будет в Силезию польской интервенции. Прекратитсяпольская помощь чешским еретикам. Закончится еретическая пропаганда, кацерскиемиазмы перестанут травить польские души. Чешские гуситы и их польские приспешникистанут ненавистны и омерзительны. Для всех поляков, от короля до самогобеднейшего смерда. Их будут ненавидеть как слуг антихриста. Ибо только слугиантихриста поднимают святотатственную руку на символ. И подло уродуют его.

Епископ наклонился и поднял с земли тесак Острожского.

– Этот грех я беру на свою совесть. Ради моей веры иради отчизны. Ради Божьего мира. Ради будущего. Ad maiorem Dei Gloriam.

Не обращая внимания на стоны Рейневана и его отчаянныепопытки подползти и помешать, Збигнев Олесницкий дважды ударил тесаком по доскеобраза. Дважды, сильно и глубоко. Через правую щеку Богородицы. Параллельнолинии носа.

Рейневан перестал видеть. Упал в пропасть.

Падал долго.

Очнулся весь в бинтах, на гороховой соломе, в трясущейсятелеге. Придорожная сирень пахла так по майски, что в какойто момент емупоказалось будто время повернуло вспять или всё, что он пережил за последниедва года, было сном. Что сейчас май 1428 года, а его, раненого, везут вгоспиталь в Олаве. Что Ютта, живая и любящая, ожидает в монастыре кларисок вБелой Церкви.

Но это не был ни сон, ни путешествие в прошлое во времени.На руках и ногах у него были оковы. А солдаты, которые ехали рядом с телегой,разговаривали попольски.