так, чтобы все в команде были задействованы. Вместо того чтобы красоваться и забивать каждый раз, когда мы в нападении, я занимался вот этим. Так я сплачивал нас. Мой отец всегда учил меня командному баскетболу. «Невозможно выиграть в одиночку», – повторял он мне снова и снова.

Во время учебы в старшей школе я пережил много разного дерьма. Зависть просто зашкаливала. Люди ненавидели меня просто за то, что я был большим и хорошо играл.

Мы играли в Сабинале, Техас, городке примерно в 90 милях к востоку от Дель Рио, где пролегает мексиканская граница. Мы едем туда в командном автобусе, и тут я выглядываю в окно и вижу громадное пугало. Мы подъезжаем ближе, и я осознаю, что это пугало в 2 с лишним метра, как бы я. На нем надета джерси с моим номером, а на шее висит аркан. Все настолько шокированы этим, что не знают, что говорить, поэтому в нашем автобусе становится очень тихо.

Теперь я в бешенстве. До той поры я никогда особо не сталкивался с расизмом в своей жизни. Моей первой мыслью было: «Наверное, они пытаются пошутить». Но в аркане не было ничего смешного. Скорее всего, тут был расизм, но я просто не хотел в это вдаваться. Возможно, я просто не хотел в это верить.

Поэтому я решил расценить это так: эти люди набросили мне на шею аркан, значит, они хотят меня убить. А это значит, что я должен войти в то состояние, когда могу убивать взглядом. Я сказал своим партнерам: «Эти люди заплатят за это».

Мы заходим в спортзал, я в наушниках, я готов испепелить взглядом этих говнюков, а они оказываются кучкой мелких белых пацанов. Теперь я по-настоящему в бешенстве. Неужели вы, хилые ботаники, всерьез думаете, что победите меня? Я так не думаю.

Я выхожу и даю им то, что они хотели. Веду себя, как обезьяна. Данкаю и раскачиваюсь на кольце, воплю как бешеный. Хотели? Получите. Я вел себя совершенно безумно. Они думают, что я рехнулся. И теперь я смотрю им в глаза и вижу, что они напуганы. Мы сделали их. Самые легкие сорок с чем-то там очков, какие только у меня были.

В выпускной год меня часто дразнили по-разному. По какой-то причине людям это нравилось. В Саутсайде, школе, в игре против которой я гнул кольца, меня любили называть Шакзиллой или Фрикзилом. Я из тех ребят, что принимают критику и обзывательства двумя способами. Можно либо дать им задавить тебя и повесить нос, либо увидеть в этом мотивацию и постараться прыгнуть выше головы.

А вот то, чего они не понимали. Мой отец все время обзывал меня по-разному. Плакса. Слабак. Я все это уже слышал. Он начал это делать с тех пор, как мне стукнуло три года. Он знал, что меня ждет. Он подготавливал меня.

На плей-офф штата 1989 года команда моей старшей школы отправилась по-прежнему непобежденной, и я начал думать об истории нашей маленькой армейской базы, которая никогда ничего не выигрывала. Мы пришли из ниоткуда и могли выиграть чемпионство, и я говорил себе: «Я сделаю так, чтобы это случилось».

После одной из наших побед телевизионный репортер сунул мне в лицо микрофон и спросил: «В чем секрет успеха школы Коул в этом году?» Я ответил: «Секрет – это я».

Давления было много, но я хорошо справлялся. Я не хотел повторения ситуации третьего сезона. В Региональном финале мы снова встретились с «Либерти Хилл», и я наколотил 44 очка и сделал 18 подборов, а еще забил пять штрафных бросков в заключительную минуту, вырвав у них победу. Будем считать, что мы квиты.

Потом мы катком проехались по «Хирн» в полуфинале чемпионата штата, отмеченным одним из самых любимых моих моментов времен старшей школы. Один из моих парней навесил мне мяч на данк, но у меня был неудобный угол для атаки, поэтому я отбил мяч о щит, а потом вколотил его в корзину. Зацените, мне кажется, видео еще есть на YouTube.

И вот мы в Остине, Техас, перед решающей игрой за титул штата. Место забито до отказа – установлен новый рекорд посещаемости в чемпионате 3А. Мы играем против «Кларксвилла», и все в раздевалке нервничают, кроме меня. Я не нервничаю, потому что знаю, что мы победим. Мы обязаны победить. Для меня нет других вариантов.

Я оглядываю своих парней и вижу, что они напряжены. Очень напряжены. Каждые пять минут кто-то выбегает в туалет. Теперь пришел мой черед идти, и мне надо сходить по-большому. Я подтираюсь, и тут мне приходит идея. Она определенно мерзкая, но я думаю, что она может сработать. И вот я выхожу в раздевалку с салфеткой, покрытой дерьмом. Я начинаю бегать за своими партнерами по комнате с салфеткой в руке. Они все орут, воют и смеются, и вот уже время нам выходить, и они выходят уже расслабленными. Сработало.

План «Кларксвилла» на игру был таким же, как у всех остальных – попытаться заставить О’Нила перебрать фолов и вынудить его бросать штрафные. У них был игрок в посте по имени Тайрон Вашингтон, который все время выдвигался на броски с 4,5 метра. К перерыву он набрал двадцать четыре очка, но мы приняли решение оставить меня в тылу и оберегать корзину, вместо того чтобы выпрыгивать на него, пытаясь защищаться от него на периметре.

Он все время поддразнивал меня, говоря: «Ты сможешь меня опекать». Я просто рассмеялся ему в лицо. Я сказал ему: «Почему бы тебе не подойти поближе, где играют настоящие пацаны?»

Мы рано оторвались в счете и, в общем-то, так и не отдали преимущество. И конечно же, я снова влип с перебором фолов, и наш девяти- или десятиочковый отрыв, который у нас был в начале четвертой четверти, таял, потому что я сидел на скамейке с четырьмя фолами. Тренер Мадура повернулся ко мне и сказал: «Ты можешь играть без фолов?»

Я сказал ему, что могу. Я решил, что не буду блокировать броски и не стану данкать, если только путь к корзине не будет свободным, чтобы они не могли просить свистнуть фол в нападении. Как только я вернулся в игру и получил мяч, я сделал маневр, как будто собираюсь пойти на кольцо и вколотить данк, но вместо этого выпрыгнул и забил джамп-шотом.

Толпа на трибунах как будто ахнула, будто их удивило то, что я умею что-то помимо данков. Правда же была в том, что на тренировках я все время отрабатывал джамп-шоты. Я умел