Где-то в лесу громко пели первые весенние птицы.

Утром я молилась, чтоб отвести от себя ночной морок, но Богиня ко мне благосклонной не была. Разглядев раз, теперь казалось невозможным не замечать красивое тело Джона, и как близко я находилась к нему во время перевязки. Я склонила голову, чтоб не выдать себя взглядом, и затылком ощущала его дыхание. Руки дрожали и путались, и перевязка, как назло, заняла больше времени.

— Ты слишком рассеянна сегодня, — голос Джона прозвучал так близко, что я невольно одернула руку, едва не ударившись о сундук. — Смотри как дергаешься. Тебе нужно отдохнуть.

Я повернулась, и встретилась со своим смущением лицом к лицу. Передо мной был все тот же Джон, что и вчера, и все же сегодня я видела его иначе. Коротко, по-крестьянки, остриженные русые волосы, аккуратный, словно нарисованный, нос, полные, словно расцелованные кем-то, губы. Обветренное и загорелое лицо и руки, что так не сочетались с мрамором увиденной мной ночью кожи. Впервые заметила волевые черты его лица и насколько выразительными были его серо-голубые глаза, смотрящие на меня с жалостью.

Даже в этом они с Вив были похожи.

Как назло, Джон именно сегодня был особенно внимателен, и рассматривал меня, точно весенние первоцветы.

— Вчера ночью… — начал он, и я едва не выронила плошку.

— Что вчера ночью? — быстро переспросила я, сосредоточенно глядя в окно. Красивое небо сегодня. Синее такое.

— Я почувствовал себя в достаточно здоровым, чтоб омыться. Это не помешает лечению?

— А если бы помешало, не поздно ли спрашивать? Если бы болезнь вернулась, сегодня бы с лихорадкой опять лежал, а не уплетал вторую миску каши, так что все в порядке.

Мне казалось, что я чувствую его взгляд на своей коже. Еще только начало весны, отчего же в доме так душно?! Я встала и распахнула ставни. Утренний прохладный ветер отрезвлял.

— Ты отказался от лекаря, так что слушайся меня. От лихорадки тебя лечить практически нечем.

— Для крестьянки ты слишком любишь командовать, — улыбнулся Джон, но меня его слова задели.

— Для подобранного в кустах оборванца в тебе недостаточно благодарности, — ответила я, и, спохватившись, как с лихим человеком разговариваю, быстро собрала посуду и быстрее выбежала в поле.

Утреннее беспокойство сменилось тяжелыми мыслями о неудачах. Я хотела поговорить с Вив, услышать, как она смеется над моими страхами, превращая их в забавную нелепость. Но после вечерней молитвы Вив быстро ушла. Возвращаться домой, к Джону, я не хотела, и после работ в церкви, я побрела к Вив. Нрав у нее был не из мягких, но все лучше, чем лежать на соседней лавке с Джоном и прислушиваться к его дыханию.

Еще издали я заметила, что свет в окнах ее дома горит.

— Вив? — позвала я в тишину. Калитка была открыта и я вошла.

Одна из дверей в сени резко открылась, и я едва не упала, оступившись от неожиданности.

— Мария? Что ты тут делаешь?

Вив, в дорожной одежде, с аккуратно собранными в косу волосами, с недовольством рассматривала меня.

— Почему ты так одета? — спросила я первое, что пришло на ум.

— Я уезжаю. К чему эти глупые вопросы? Разве я не говорила тебе держаться от меня подальше?

— Я волновалась, ты так быстро ушла, да и калитка была открыта, — начала оправдываться я.

— Со мной все в порядке, можешь более не беспокоиться. Иди домой, — Вив захлопнула дверь и исчезла в глубине своего дома. Я осталась стоять в темных сенях. Волна обиды внезапно накрыла меня. Почему я одна ничего не знаю? Кто я им, девочка на побегушках?! Я тоже часть этой тайны, и мне нужны хоть какие-то ответы!

Я открыла дверь и вошла во внутренние комнаты Вив.

— Человеческие язык не понимаешь, девочка?

— Ты обычно уезжала не раньше дня весеннего равноденствия, как раз к первым ярмаркам. Куда же в этом году так рано? Да еще и в такой спешке? Собираешься одна, хотя обычно люди старосты помогают тебе несколько дней.

Вив остановилась, и повернулась ко мне. Ее лицо было искажено неприятной улыбкой.

— Так много вопросов, Мария. Но вот что ты будешь делать с ответами?

Разве же ответы могут больше неизвестности напугать?

— Я беспокоюсь.

— Привыкай. Беспокойство — постоянный спутник взрослого человека, — Вив зло запихала одежду в дорожный мешок, и резко потянула за завязки, едва не порвав. Остановилась и громко выдохнула.

— Ты злишься на меня? — вообще-то это я хотела разозлиться на них с Джоном, но, ворвавшись в ее дом против воли, злиться на хозяйку было странно.

— Нет. Да. Я оказалась впутана в эту историю не столько из-за тебя сколько из собственного любопытства. Не стоило мне тогда заходить к тебе домой. Да и на что я могу сердиться — что ты помогла человеку в беде? Глупости. Разве уж только на твою способность попадать в неприятности.

— Тебе из-за Джона нужно уехать? — стало неуютно, будто я в слишком личное лезу, но Вив, уже спокойно, ответила:

— Он попросил кое о чем. Согласиться было моим решением. Мария, дорога Джона и твоя — они разные. Ты в безопасности, пока они не пересекаются. Долечи его, выпроводи со двора и забудь. Выйди за Тома, роди ему кучу детишек — дети-то они всегда женское счастье. А про город не думай. Лучше быть несчастной, чем мертвой.

Все во мне противилось словам Вив. Почему же при мысли о том, чтоб более никогда не видеть Джона, вдруг стало так неуютно? Еще недавно бегство и одиночество вдохновляли. Теперь же хотелось задержаться в собственном полуразваливающимся домике, чтобы по вечерам пить душистый травяной чай с Джоном.

Какая я глупая, мы ведь даже не друзья. Да и разве спасет меня разваливающийся забор от трактирщика Тука и слуг барона де Плюсси?

— А если, — негромко начала я. — Если все-таки пересекутся? Наши с Джоном дороги.

Я сама не очень понимала, о чем спрашиваю. Вив с жалостью посмотрела на меня, и я сразу поспешила объяснить, что вовсе ничего такого не имела ввиду:

— С ним до города дойди будет проще. Может, он и в городе мне подсказать сможет, какого человека искать? Всяко надежнее, чем одной путешествовать.

— Я не пророчица, чтоб будущее видеть. Может, и пересекутся, да не раз, — Вив как-то неприятно улыбнулась, точно рыбья кость ей в щеку впилась. — Только вот после что одна будешь делать? В чужом городе без родных и денег? Стоит ли оно того? Ты от Тома так бегаешь, будто он чумной, а брак —