– Саша, поздравляю, это великолепно!

– Лидия Борисовна, почему так внезапно?

– Юльский, узнав про премию, запил, а главный решил,что это самый подходящий момент выпустить Глеба в роли Чацкого. Думаю, теперьЮлик его больше играть не будет. Эх, раньше бы это сообразить, а то всеискания, пусть Ордынцев с его данными Репетилова играет, так интереснее… Да яза свои шестьдесят лет такого Чацкого и не видела никогда.

Поздравляю! – все это она произносит на ходу, крепкодержа меня под руку. – Только, смотрите Саша, чтобы Глеба сейчас несожрали!

Я слушаю ее вполуха, я рвусь вперед, но она слегкаприхрамывает и не может идти так быстро, как мне хочется, а сбросить с себя ееруку я не могу. Мне неудобно. Но наконец кто-то отвлекает ее, и я сломя головунесусь вперед.

В зале еще продолжаются аплодисменты. Вокруг много знакомыхлиц, кто-то обнимает меня, кто-то целует, кто-то насмешливо на меня взирает. Номне все это неважно. Я жду мужа, у которого сегодня день триумфа, и тут я вижусвою свекровь. У нее лицо все в красных пятнах.

– Саша! – бросается она ко мне и заключает в объятия. –Саша, он гений! – шепчет она мне на ухо. – А я тебя искала, мне Глебсказал, что ты будешь в театре с какой-то знакомой. Где ты сидела?

Но тут появляется Глеб с большим букетом роз:

– Сашка! Сашка! Я это сделал!

Он победно вскидывает руку и сует букет мне.

– Мама! Ты здесь!

Набегают какие-то люди, оттесняют его от нас.

– Я так смертельно волновалась, когда Глеб мнепозвонил, – шепчет свекровь. – А ты знала, что будет замена?

– Понятия не имела. Я же сегодня… была еще на работе,передавала дела…

Слава богу, хоть с этой бухгалтерской историей теперьпокончено, пусть это была ложь во спасение, но все равно противно.

– Саша, я на днях говорила тебе, что скоро всепеременится, разве я была не права? Этот день настал!

– Нет, Светлана Георгиевна, настоящая известность внаше время начинается после премьеры сериала, а это… Но уже сегодня утром меняостановила какая-то девица, которая сказала, что «фанатеет от Ордынцева».

Про чувырлу я умолчала.

– Правда? Наконец-то!

В этот момент словно ветерок какой-то пронесся, всезашептались, и я увидела очень пожилого человека, по виду явно иностранца,который с легкой улыбкой направлялся к Глебу, сопровождаемый главнымрежиссером. Я только успела заметить, как вспыхнул Глеб.

– Это сам Лью Говард! – шепнул кто-то.

Лью Говард! С ума сойти!

– Саша, кто этот старик? – немного испуганноспросила свекровь.

– Знаменитый английский режиссер.

– О боже, ты услышал мои молитвы! Кинорежиссер?

– Нет, театральный, но все равно…

Я видела, как господин Говард что-то горячо говорил Глебу и долгожал ему руку, а главный, стоя рядом, довольно ухмылялся. Вдруг кто-то дернулменя за рукав.

– Извините, девушка, – прошептала долговязаядевица с висящим на плоской груди фотоаппаратом. – Где тут жена Ордынцева?

– Это я.

– Поздравляю! Как вы относитесь к успеху вашего мужа?

– Саша, ни слова! – громко произнесласвекровь. – Я мать Глеба Евгеньевича, и без его ведома никаких интервью ния, ни его жена не даем.

Батюшки светы, такое впечатление, что эту фразу СветланаГеоргиевна давно отрепетировала. А я вот растерялась и готова была искреннеответить, что безумно рада успеху мужа. Девица, однако, не смутилась. Онапротиснулась сквозь собравшихся к главному режиссеру и что-то принялась емувтолковывать. Тот рассеянно кивнул. Она исчезла.

– Саша, ты понимаешь теперь, какая на нас лежитответственность?

– Вы о чем, Светлана Георгиевна?

– Одно неверное слово – и может начаться простовакханалия в прессе. Это недопустимо!

– Светлана Георгиевна, о чем вы, какая вакханалия?Из-за Чацкого?

– Разумеется, нет. Но из-за Ордынцева – да! –произнесла она с гордостью.

Тут к нам подошел взволнованный сверх меры Глеб:

– Саша, мама, нас всех приглашают поехать в ночной клубс мистером Говардом. Он хочет о чем-то поговорить со мной…

– В ночной клуб? Но мы не так одеты… – смутиласьсвекровь.

– Не имеет значения, – поморщился Глеб. –Впрочем, если ты не хочешь, мама…

– Я поеду!

– Вот, и хорошо, – не бог весть как восторженноотозвался Глеб. Но он был слишком счастлив, чтобы огорчаться.

Зато я очень огорчилась. Опять мне не удастся спокойнопоговорить с ним, рассказать ему о бабушке.

Ночной клуб был шикарным, но, к счастью, полутемным и неслишком шумным. Играл камерный оркестр, и очень вкусно кормили. За столом насбыло пятеро. Главный режиссер был почему-то без жены.

Господин Говард поужинал с отменным аппетитом, а потомпринялся что-то оживленно обсуждать с Глебом и главным режиссером. Оказалось,что он русский по матери и вполне прилично говорит по-русски. А я, поев, вдругощутила такую усталость, что у меня не было сил даже вслушиваться в то, о чемони говорили. Мне просто было хорошо. Я с удовольствием слушала музыку, держа вруках бокал с прекрасным белым вином. Зато Светлана Георгиевна никак не моглауспокоиться. А разговор, по-видимому, расслышать была не в состоянии. И решилаобратить внимание на меня:

– Саша, я только сейчас увидела твои ногти!Замечательно, но ты что же, нарастила их?

– Ну да.

– Ты что, с ума сошла?

– Почему? – опешила я.

– Это же безумно дорого! Глеб еще не началзарабатывать, все еще только предстоит, а ты уже транжиришь его деньги.

– Ну, положим, это мои деньги, – проговорила я.

– Все равно! Это безумие!

– Но вы же сами требовали, чтобы я привела руки впорядок, вот я и выполнила ваше требование.

– Но не такой же ценой! Я узнавала, это стоит чуть лине сто долларов, а коррекция пятьдесят, и это следует делать регулярно!

– Надо же, вы специально выясняли…

Мне было так противно, что я не стала ничего говорить ей пробабушку. Но, представив себе, что она долго еще будет меня пилить, я сочла заблаго успокоить свекровушку:

– Да не беспокойтесь вы, ничего я не наращивала, простокупила за копейки накладные ногти и приклеила, только и всего.

– Но ты же сказала, что наращивала…

– Ну я думала, накладные ногти тоже так можно назвать…