– А что это за кольцо? Я никогда его не видела.

– Это кольцо моей бабушки, – ответила я чистуюправду.

– Но ты раньше его не носила!

– Естественно. Руки-то у меня какие были…

– А что это за камень?

– Горный хрусталь.

Кажется, она успокоилась. Горный хрусталь не бог весть какаяценность.

Деловой разговор между мужчинами, по-видимому, подошел кконцу, потому что Глеб поднял бокал и, глядя на меня, произнес:

– А сейчас я хочу предложить тост за мою жену, за моюСашеньку, благодаря которой я смог дожить до такого счастливого дня! У нас быломного трудного, но она всегда в меня верила, даже тогда, когда я сам уже терялверу… Ну и вот! Санька, за тебя!

Господин Говард улыбнулся и тоже чокнулся со мной. И главныйрежиссер, который раньше даже никогда не узнавал меня, благосклонно кивнул мнеи пригубил вино. По-видимому, он был очень доволен. Словом, довольны были все,кроме Светланы Георгиевны. Но господин Говард, очевидно, это понял и, немноговыждав, произнес тост за мать, родившую такого прекрасного артиста. Теперь ужвсе были в полном благорастворении.

Домой мы возвращались в пятом часу утра.

– Сашка, он предложил мне сыграть Освальда в«Привидениях»! В Лондоне! Ты можешь себе представить?

– По-английски? – испугалась я.

– Да! И для этого я буду заниматься с каким-топотрясающим преподавателем!

– В Лондоне?

– Нет, конечно, в Москве! Я справлюсь, Сашенька, яуверен!

– Конечно, справишься, Глеб, просто не имеешь права несправиться!

– Буду работать как вол, но своего не упущу, я слишкомдолго ждал! У нас есть Ибсен?

– Конечно, что за вопрос!

– Надо перечитать, но я знаю, это моя роль… Скажи,только честно, тебе понравился Чацкий? Сашка, абсолютно откровенно, ты жезнаешь, как мне важно твое мнение…

– Глеб, по-моему, это было прекрасно…

– А у меня такое ощущение, что первые сцены я провалил.От волнения, конечно, я сам себя не помнил, и вдруг на словах: «А тетушка? вседевушкой? Минервой?» – вдруг ощутил какой-то… спокойный восторг, что ли. Идальше уже играл сознательно, понимаешь? Ты заметила?

– Глеб, я опоздала.

– Как? – ахнул он. – Как – опоздала?

– Я ведь не знала о замене, Глеб, пойми, я узнала,только когда подошла к театру…

– А где же ты была? – нахмурился Глеб. – Язвонил тебе на работу, какая-то женщина сказала, что ты там уже не работаешь…

– Естественно, я же… Глеб, я должна тебе признаться…

– В чем? У тебя кто-то есть? Да? Ну конечно, я теперьпонимаю, этот маникюр, это кольцо…

– Глеб, замолчи! И дай, наконец, мне сказать! Я уженесколько дней пытаюсь поговорить с тобой! У меня в жизни случилось кое-чтоочень важное… Я, конечно, подождала бы до завтра, но уже не могу! Боюсь, у тебятеперь для меня минуты не будет.

– Ты от меня уходишь?

– Господи, Глеб, что за бред? Никуда я не ухожу! Тыможешь не метаться по комнате?

– А ты можешь прямо сказать, в чем дело?

– Могу, черт бы тебя взял! Глеб, у меня появиласьбабушка!

– Что это значит? Откуда она появилась? Твои бабушкидавно на том свете! Что ты мне лапшу на уши вешаешь с какой-то мифическойбабушкой? Ответь лучше, где ты так задержалась, что опоздала на спектакль, аглавное – с кем ты задержалась?

– Ты ревнуешь, да?

– Да! Представь себе!

– Ну и дурак!

– Похоже, я действительно дурак! Из тех мужей, которыевсе узнают последними.

– Но ты просто не хочешь ничего знать. Ну и ладно. Яиду спать!

– Нет, ты не идешь спать! Говори, с кем ты спуталась?

Ну надо же, неужели он действительно ревнует?

Давненько этого не было. В юности он часто меня ревновал, нов последние годы… Однако это даже приятно…

– Ну что ты молчишь? Это какой-нибудь крутой мэн ствоей работы?

– Глебка, ты дурак! У меня действительно обнаружиласьродная бабушка… Я просто не знала, что мой папа не мой папа…

– Что это значит? – обалдело уставился на меняГлеб.

Я рассказала ему все, что узнала от бабушки.

– Ну и ну! Просто как в плохом кино… Но почему ты мнесразу не сказала? Значит, сегодня ты была не на работе? Зачем же ты врала?

– Глеб, дело в том, что я… Я врала тебе несколько лет,только не ори и дай мне сказать. Никаким бухгалтером я не работала…

– Что?

– Я работала прислугой, домработницей…

Он побелел.

– То есть как?

– А вот так. И не вижу в этом ничего плохого.

– Значит, ты не была бухгалтером?

– Нет. Говорю же – я была домработницей.

– Сашка, какой ужас! – схватился он за голову.

– Ну почему? Никакого ужаса! Но зато мы это времявсе-таки немного легче жили, согласись?

– Но как? Сколько же платят домработницам?

– Мне платили четыреста пятьдесят баксов.

– Ну ничего себе! Актерам в театре такая зарплата и неснится! И никаких дополнительных услуг?

– Что ты хочешь сказать?

– Ты спала с хозяином?

– Глеб, побойся Бога! Я работала у абсолютно порядочныхлюдей. У немолодой супружеской четы.

– Порядочные люди в наше время так не зарабатывают!

– Ошибаешься, бывает!

– Я не вчера родился!

– Именно вчера! Вчера у тебя было второерождение, – решила я перевести разговор. – У нас начинается новаяжизнь, и, если хочешь знать, вчера утром под нашей дверью уже болталась твояфанатка. В красной куртке и розовых колготках. А что касается Чацкого, я виделафинал, и, на мой взгляд, это было просто здорово! Знаешь, как я тряслась? Нокогда увидела, как ты делаешь финал, просто ошалела!

– Правда? Меня всегда ужасно раздражало, как Юльскийкричал истошно: «Карету мне, карету!»

– Но ты и Репетилова блестяще играл! И вообще, тымногое можешь играть, а сейчас ты…

– Погоди, не заговаривай мне зубы… То, что тырассказала про своего настоящего отца, про бабушку, это все правда?

– Чистейшая правда. Но кроме того, Глеб, бабушкаподарила мне вот это кольцо и…

– А откуда эти ногти?

– Тебе не нравится?