Внизу раздался сдавленный вскрик, и Ольга, вспомнив, чтоименно в той стороне совсем недавно слышала жалобные вопли изловленноговорами-разбойниками бедолаги, задержалась, глянула вниз.

Взору открылась печальная картина: жертву собственнойнеосторожности трое прохвостов уже почти совершенно освободили от верхнегоплатья, а четвертый с видом предводителя стоял в сторонке, изучая часы ибумажник незадачливого прохожего.

Ольге стало неприятно, и она, снизившись так, что виселатеперь над их головами аршинах в трех, не более, набрала побольше воздуха изаорала противнейшим голосом базарной торговки, хриплым и визгливым:

– Вы что это творите, холера вам в бок?! Да я вас кквартальному сволоку! Вон он, вон он! Матвей Иваныч, сюда пожалуйте, тут шалят!

На всех, кто находился внизу – и на грабителей, и наограбленного, – это произвело действие поистине ошеломляющее, и онизамерли в нелепейших позах.

Имитация чужих голосов и самых разнообразных звуков даже дляначинающей колдуньи была нехитрым делом, поскольку это умение как раз и входилов состав «наследства». Ольга, воспроизведя точное подобие сухого деревянногоперелива трещоток, какими были снабжены ночные сторожа и будочники, испустилаякобы доносившиеся с разных сторон мужские крики:

– Вот они, вот они! Слева заходи, Пантелей Провыч, чтобне ушли! Сейчас я их, иродов, представлю куда надлежит, а там и розгами дляначала…

Звуковая картина, что скрывать, была весьма правдоподобной –особенно для тех, кто слыхом не слыхивал о существовании молодых колдуний,носившихся над городом ночной порой. Долго стараться не пришлось, у грабителейстрасть к сохранению вольности превозмогла испуг, и они, побросав награбленное,припустили в разные стороны, громко охая и даже поскуливая в страхе.Ограбленный растерянно остался стоять, озираясь и, конечно же, не усматриваявокруг никакой спасительной подмоги.

Еще более снизившись, Ольга рявкнула пропитым голосомпожилого полицейского унтера:

– Что стоишь, раззява? Хватай вещички и бегиподобру-поздорову, покуда они не вернулись!

Подействовало. Незадачливый прохожий сгреб в охапку своеплатье, подхватил брошенные главарем ценности и помчался куда глаза глядят. Занего можно было не беспокоиться – свое Ольга сделала, а там уж как ему повезет,не до дому же за ручку провожать… Пожалуй, это все же доброе дело, а? Авосьгде-нибудь и зачтется…

Поднявшись выше, она, ускоряя полет, направилась к центругорода и вскоре пролетала уже над Кунсткамерой. Раскинувшаяся внизу панорамагорода изменилась: уличных фонарей горело в не в пример больше, светились там исям окна, иные изливали прямо-таки потоки света – в богатых особняках, несмотряна позднее время, продолжались балы и здания, освещенные изнутри,демонстрировали картины пышности и великолепия. Ольга пролетала мимо, не ощущаяни малейшей зависти, – Петербургские балы для нее уже стали привычными.

Нужный дом она отыскала исключительно с помощью чутья.Медленно опустившисьсь пониже крыши, Ольга подлетела к окну интересующего еечеловека, присутствие которого почувствовала по некоему, говоря обычным языком,ореолу, и провела сверху вниз сложенными лодочкой ладонями. Створки высокогоокна с явственным скрипом растворились. Ольга, паря в воздухе горизонтально,вплыла внутрь, одним движением пальца затворила за собой окно и, извернувшись,прочно встала на обе ноги.

Господин флигель-адъютант Вистенгоф, особа, пользующаясяблагорасположением императора, безмятежно посапывал в полном одиночестве, лежана спине.

Бесшумно приблизившись к постели, Ольга простерла руки надголовой спящего и зашептала:

– Спи-усни, спи-усни, водой текучей, ленивой тучей,плывущей неспешно, песком, струящимся тихо, заклинаю…

Она помаленьку проникала в сознание спящего, полностьюустанавливая над ним власть, подчиняя, перестраивая его сны, как театральныедекорации…

Результат сказался очень быстро: спокойное, безразличноелицо спящего изменилось, на нем расплылась глуповатая, блаженная улыбка. И былоот чего: адъютант сейчас шагал по опушке благолепного, красивого леса, залитойсолнцем, усыпанной разноцветными яркими ягодами, калейдоскопически пестрымицветами – большей частью совершенно фантазийными, не имевшими аналогов в земнойфлоре. Адъютанту было покойно, хорошо, даже умилительно…

Там, во сне, Ольга вышла ему навстречу – с распущеннымиволосами и обаятельнейшей улыбкой, с венком из ромашек на голове, в просторномплатье из прозрачной тончайшей ткани, способном свести с ума мужчину что восне, что наяву. Судя по обалдело-восторженному лицу адъютанта, он прониксядолжным образом. Полное впечатление: если бы сон зависел исключительно от него,он стал бы чертовски предприимчив – но этим театром распоряжалась Ольга, апотому адъютант вопреки собственным побуждениям так и остался стоять по коленов цветах. Ольга вернула ему толику самостоятельности – и он чуточку растеряннопробормотал:

– Кто ты, красавица?

Бывает порой, что человек даже во сне прекрасно осознает,что видит сон. Но Ольга создала у адъютанта полную иллюзию другого состояния:когда всему происходящему во сне веришь, как доподлинной реальности.

Подойдя вплотную и обворожительно улыбаясь, она прошепталачарующим голосом:

– Я – здешняя лесная фея, милый Мишель. Я обитаю подсенью безмятежно шумящих крон, среди многоцветья радуг, преломляющихся в капляхутренней росы… Пища моя – нектар из чашечек цветков, а занятие мое – любовь…

И произнесла еще несколько подобных высокопарных фраз избезнадежно устаревших романов прошлого века, решив, что изрядной долейстаринной, ныне смешной вычурности действия не испортишь. В конце концов, ктосказал, что явившаяся во сне фея не имеет права изъясняться в духе романов,умилявших наших прабабушек?

Распоряжаясь каплей предоставленной ему свободы, господинадъютант во сне повел себя довольно решительно: не вступая в куртуазныеразговоры, без лишних церемоний сграбастал Ольгу в объятия и принялсявольничать руками обстоятельно и недвусмысленно. Какое-то время она несопротивлялась, охваченная озорной мыслью: а что будет, если ему непрепятствовать? На что это будет похоже во сне?

Но вовремя вспомнила, что явилась сюда не развлекаться, ивновь взяла руководство происходящим в свои руки, то есть решительновысвободилась из дерзких объятий и, взяв адъютанта за руку, заставилаопуститься в высокую траву. Грациозно прилегла рядом, опираясь на локоть,обволакивая собеседника лучезарным, пленительным взглядом.

– Милый Мишель, – проворковала она, – я вамбуду принадлежать нынче же… Но давайте сначала поговорим. Я беспокоюсь за вас,мой рыцарь… Да-да, от меня мало что можно утаить. Мне достоверно известно, чтозавтра вам предстоит нелегкая миссия…

– Пустяки, право, – сказал Вистенгоф сбахвальством, наверняка свойственным ему и наяву, поскольку сон не более чемпродолжение и отражение яви. – Всего один удар кинжалом, который навсегдаосвободит империю от тирана…