Привалившись к боку коня, Ольга перевела дух. Ладони жгло ипекло, руки сводило судорогой – но поводья она могла удерживать.

Ольга щелкнула крышкой золотых часов, глянула на положениевычурно-ажурных стрелок и озабоченно покачала головой – времени мало, а нужноеще успеть предварительно… Вдалеке серебряные трубы выводили очередной сигнал.

– И это все, на что вы способны, господин камергер,господин граф? – тихонько произнесла она сквозь зубы, вскочив вседло. – Право же, я от вас ожидала чего-то позамысловатее… Стыдно,господа жители затонувшего континента… Измельчали вы в эмиграции…

И пришпорила коня, пустив его в галоп. Следующие нескольковерст ободрившийся Бедуин преодолел без приключений в виде нежданных магическихпрепятствий. И Ольга с облегчением увидела впереди отблески солнышка накончиках штыков.

Протянувшиеся длинной цепочкой часовые в парадных мундирах спримкнутыми штыками, неподвижно застывшие с прикладами у ног, безусловно,получили строгий приказ не пропускать посторонних в пределы оцепления воизбежание малейшего беспорядка, который государь император не терпел решительнони в чем. Но Ольгу они не видели – по крайней мере те, что стояли прямо у нее напути. Не было никакого гусарского корнета армейской кавалерии, провинциальногополка, скакавшего на высоком гнедом коне. Ничего не было, кроме прозрачноговоздуха безоблачного летнего дня…

Сил у нее не хватило бы на то, чтобы отвести глаза очень ужмногим. Ее умение, подобно ружью, луку, пушке, действовало на строгоопределенном расстоянии. Те, кто располагался от нее саженях в десяти, конечно,прекрасно видели, как сквозь линию часовых проехал с самым безмятежным видомупомянутый корнет – но им и в голову не приходило поднимать тревогу. В военномуставе все обстоятельно расписано наперед, и отступления от него категорическине приветствуются. Всякий часовой отвечает только за тот пост, на которыйпоставлен, пребывает в строгих рамках, и в его обязанности не входитрассуждать, почему другие поступают так или иначе. Часовому вообще неполагается рассуждать. Ручаться можно, те, кто ее видел, думают примерноследующее: коли уж их соседи корнета пропустили без задержки, значит, заранееимели такой приказ. Мало ли кто этот корнет, начальству виднее…

Миновав часовых, Ольга оказалась в расположениилейб-гусарского полка, разумеется, часовыми не окруженного вовсе. Полк, сразувидно, преспокойно ожидал соответствующей команды. Гусары, выстроившисьпоэскадронно, держали коней в поводу и, судя по их виду, диспозицию знализаранее, настроились на долгое ожидание. Ольга ехала мимо них, даже не делаяпопыток стать невидимой: они не получали никаких приказов о сугубом недопущениив расположение…

Ротмистра Темирова она узнала сразу, хорошо его запомнила,наблюдая вечернее сборище у камергера. Жгучий брюнет с усами вразлет и буйнымикудрями, картинный, эффектный – настоящий гусар, удалец, прах его побери…

Офицеры, с которыми он стоял, ей были незнакомы. Быть может,даже наверняка, среди них находились и замешанные в заговоре, но это сейчас неимело значения. Ольга с радостью заметила, что штабная палатка, где посерединестоял заваленный картами и бумагами стол, была пуста. Спрыгнув с коня, онанебрежно бросила поводья случившемуся поблизости коноводу:

– Подержи пока, братец…

Коновод принял поводья без всякого удивления – мало ли покакой надобности на маневрах объявляются корнеты других полков… Не мешкая –времени оставалось совсем мало – Ольга бесцеремонно взяла ротмистра под локотоки проговорила непререкаемым приказным тоном, свойственным обычно чину не менееполковника:

– Прошу вас отойти со мной, не задерживаясь!

Тон подействовал: прочие офицеры расступились, и ротмистрсделал несколько неуверенных шагов, прежде чем сообразил, что его влечеткуда-то невеликая птаха – всего-то навсего корнет, да вдобавок провинциальногоармейского полка. Тогда только он остановился и удивленно спросил:

– Что происходит, корнет? Что вы себе позволяете?

Ольга без лишних разговоров толкнула его внутрь палатки – неруками, понятно. Быстро войдя следом, опустила полог и сделала особое движениепальцами, после которого ни у кого снаружи просто не появилось бы намерениявойти в палатку, как будто ее и не существует вовсе.

От ее энергичного толчка Темиров едва удержался на ногах ичуть не впечатался лбом в солидную деревянную стойку палатки. Разъяренный докрайности, он обернулся и… застыл с разинутым ртом.

Немудрено – на том месте, где только что стоял корнет,Темиров увидел государя императора Николая Павловича – в Преображенскоммундире, при голубой ленте и звезде. Государь стоял величественно, словногранитная статуя, меряя оторопевшего ротмистра своим знаменитым взглядом –ледяным, пронизывающим, тяжелым, который обычно редко кто и выдерживал…

– Хорош… – сказал «государь» брезгливо. –Чего уж там, хорош… Дворянин из Бархатной книги, потомок ордынского рода, чутьли не Чингизид… И он же – презренный заговорщик… Язык проглотил, мизерабль?

Ольга знала, что иллюзия совершеннейшая, безукоризненная вмельчайших подробностях – так что ротмистр, враз позабыв о неведомо кудаподевавшемся корнете и не осознавая некоторой странности происходящего, поверилсразу. Ведь не стоит забывать, он действительно был заговорщиком, готовым кдействию, а посему находился в нешуточном напряжении нервов и души. В такоймомент узреть перед собой разъяренного императора, коего с приятеляминамеревался свергнуть, да вдобавок и истребить… О здравом рассуждении забудешьнадолго.

– Ваше величество… – только и пролепетал ротмистр,растерявший все молодечество. – Ваше неожиданное появление… Я и подуматьне смел…

– Как стоишь? – зловеще прошипел «император».

Ротмистр торопливо вытянулся во фрунт, пробормотал:

– Такая неожиданность…

– По-моему, гораздо большая неожиданность – это то, чтоты, Темиров, оказался впутанным в заговор, – веско, с расстановкой,раскатистым голосом произнес «император». – Связался с этой сволочью… Тыменя разочаровал, Темиров, крайне разочаровал. Я всегда был к тебе благосклонен,а ты вот чем отплатил…

– Ваше…

– Молчать! – последовал гневный окрик. –Хорош, чего уж там… Ну, что молчишь? Рассказывай, мерзавец, что вы намеревалисьделать после моего убийства. Живо! У меня нет времени с тобой возиться,кто-нибудь из твоих сообщников может оказаться и словоохотливее… Будешьискренен в раскаянии, быть может, самого худшего и избежишь…

– Ваше величество… Бес попутал…

– Твоих «бесов» я знаю поименно: Вязинский, Кестель,бон Бок…

– Помилосердствуйте…

На бравого лейб-гусара жалко и стыдно было смотреть: онпобледнел, как смерть, отчего роскошные кудри, усы и бачки казалисьнеправдоподобно черными, ослепительно-черными, если только уместно такоевыражение. Ему и в голову не пришло подвергнуть сомнению и все происходящее, иличность императора – то, что раньше оборачивалось против Ольги (сиречьнезнакомство большинства людей с колдовством и их прогрессивное неверие втаковое) – теперь служило к ее выгоде…