в те времена он был на 10’30’’, меньше, что, впрочем, соответствует погрешности античных инструментов. На самом деле мы можем лишь восхититься той точности, которой сумел добиться Птолемею или его помощники.

Во-вторых, Птолемею удалось построить удивительно точную теорию небесных движений Солнца, Луны и планет (кроме Меркурия), причем работа в этом направлении осуществлялась вполне современными научными методами. Исходя из общих физических представлений об исследуемом предмете, предлагаются различные математические модели, качество которых проверяется путем сравнения с имеющимися экспериментальными данными. Изначально дается общее качественное решение, свободные числовые параметры которого определяются и уточняются по результатам наблюдений.

В самом упрощенном виде система Птолемея, впрочем, ничем (кроме наличия всех необходимых числовых значений) не отличается от тех моделей, которые предлагал еще Гиппарх. Солнце движется вокруг Земли по эксцентрической окружности; Луна расположена на эпицикле, который вращается в обратную сторону относительно своего деферента; а эпициклы каждой из планет вращаются в ту же сторону, что и их деференты. Центры эпициклов Меркурия и Венеры всегда остаются на прямой Земля-Солнце и потому проходят свой путь по деференту ровно за один год, тогда как внешние планеты за тот же самый год совершают оборот уже на эпицикле.

Поскольку, как мы помним, расстояние до Солнца определялось условно из общих соображений об отсутствии наблюдаемого параллакса, то не имело никакого смысла рассуждать и об истинных расстояниях до планет, поэтому в теории Птолемея важны были не абсолютные размеры деферентов и эпициклов, но только лишь отношения их радиусов. В самом деле, при сохранении необходимых периодов обращения, наблюдаемые угловые перемещения по небесной сфере будут одинаковыми для всех пропорциональных комбинаций кругов. В этом смысле вполне допустимо и даже логично совместить деференты Меркурия и Венеры с орбитой Солнца, ведь у них всех одинаковый период обращения равный одному земному году. После такого объединения эпициклы Венеры и Меркурия будут обращаться вокруг Солнца, а их радиусы станут относиться между собой так же, как реальные кеплеровы орбиты (конечно, без учета эллиптичности). Если же удастся как-либо определить истинное расстояние до Солнца, то и размеры орбит окажутся истинными. Подобное решение предлагал еще Гераклид, но ни Гиппарх, ни Птолемей не захотели его использовать, хотя наверняка хорошо о нем знали.

Если теперь обратиться к внешним планетам — Марсу, Юпитеру и Сатурну, — то ничто не мешало Птолемею использовать аналогичный подход и по отношению к ним: назначить деферентам период обращения равный одному земному году, а эпициклам назначить сидерические периоды (1,88 года для Марса, 11,87 лет для Юпитера и 29,46 лет для Сатурна). Далее можно было бы совместить все деференты с орбитой Солнца, заставив обращаться вокруг него вообще все планеты, но к такой модели придет лишь Тихо Браге почти полторы тысячи лет спустя, тогда как Птолемей, напротив, посчитал недопустимым, чтобы эпициклы вращались медленнее деферентов. Видимо такого рода сходство казалось ему более важным, чем возможность вовсе исключить лишние круги. Периоды обращения первых кругов всегда должны были быть больше, чем периоды обращения вторых кругов, и это позволяло видеть во всех моделях определенную музыкальную пропорцию, а Птолемей написал большой трактат о музыкальных гармониях. Так или иначе, но долгие сидерические периоды были назначены именно деферентам внешних планет, а эпицикл каждой планете обращался на деференте за один год, причем линия от центра эпицикла до планеты, всегда оказывалась параллельна отрезку Земля-Солнце.

Главная проблема описанных построений заключается в том, что они дают крайне неточное описание реальных небесных движений, поскольку не учитывают многих особенностей в перемещениях планет, которые уже были известны античным астрономам. Основная заслуга Птолемея, поэтому, заключается именно в тех уточнениях и усложнениях, которые он внес в модели Гиппарха, но о них мы поговорим чуть ниже, а пока остановимся еще немного на методологических принципах греческой астроном.

В самом деле, главный аргумент в пользу того, чтобы допустить вращение планет вокруг Солнца, заключается именно в упрощении геометрических построений, к которым всеми силами стремился в своей работе Птолемей, поэтому даже странно, что он не захотел рассмотреть такой очевидный случай. С другой стороны, если бы в «Альмагест» попала модель Гераклида, то оказалось бы, что математические соображения приводят к новым представлениям об устройстве мира, но геометрия не должна была брать на себя столь много, оставляя фундаментальные вопросы целиком на откуп метафизике. Всё то, что Птолемей по какой-либо причине не сделал или не понял, даже если располагал для этого исчерпывающей информацией, полностью ограничено господствующими тогда взглядами на вспомогательную роль математики в вопросе познания мира (никакой иной высшей математики, кроме вычислительной астрономии тогда не существовало). В этом, пожалуй, заключалось одно из главнейших отличий античной философии от современного научного мышления, и сам Птолемей дал исчерпывающую характеристику своему мировоззрению.

Общие взгляды Птолемея на познание мира, на физику и на устройство космоса

Текст «Альмагеста» начинается с краткого введения, обращенного к некоему человеку по имени Сир или Сирос (Σύρος), который постоянным адресатом сочинений Птолемея. Неизвестно, кто это такой, но обычно подобные трактаты писали либо уважаемым и почтенным коллегам, либо богатым и влиятельным покровителям. Птолемей сразу же сообщает о том, что твердо отделяет теоретическую часть философии от практической, поскольку обнаруживает в них большое различие (по Аристотелю целью теоретической философии является истина, а практической — благо). В самом деле, некоторые люди могут достигать впечатляющих результатов, непрерывно совершенствуя свои практические умения, но при исследовании Вселенной необходимо всякую математическую модель (Птолемей называет астрономию «математикой в узком смысле») в обязательном порядке удерживать в рамках прекрасно устроенного идеала, а это невозможно сделать без должного теоретического образования. Таким образом, еще до начала решения какой-либо задачи следует уяснить для себя общий смысл анализируемых явлений.

Далее Птолемей вслед за Аристотелем делит теоретическую философию на теологию, математику и физику, которые отражают свойство всего сущего иметь свое бытие соответственно в движении, форме и материи. Причем каждое из этих начал нельзя созерцать отдельно само по себе, но можно только помыслить, и потому о них рассуждают лишь теоретически. Область изучения теологии — вечный Бог, являющий собой источник, силу и причину всякого движения, которую мы не можем воспринять никакими чувствами, ибо эта причина расположена в высших частях нашего мира, постигаемых лишь разумом. Физика, напротив, исследует изменчивую и тленную материальную качественность доступную нам в виде цвета, вкуса, теплоты, громкости и прочих ощущений, которые мы получаем здесь, ниже лунной сферы. Между теологией и физикой располагается еще один особый вид знания, выясняющий, какие формы и движения получает материальная качественность от действия высшей силы. Речь