из историй» (Wheeler, 2014: 77), посредством которых «смыслы реализуются по-разному» (Barad, 2007: 139). В этом процессе жизнь постоянно перестраивается, регулярно открывая новые главы, как в случае с «генами и окаменелостями, излагающими удивительную историческую хронику жизни на Земле» (Chaisson, 2005: 299). Эта удивительная земная история возникает в результате многочисленных столкновений биомов, геологических и микроскопических миров, а также культурных пространств и литературы, которые могут быть убедительно утверждающими или неожиданно разрушительными. Как живой текст с богатым повествовательным потенциалом, материя скользит по человеческим «скоростным магистралям», часто незамеченная, но всегда оказывающая свое влияние на концептуальные и материальные среды обитания, как «скользкий» арктический лед Лоуэлла Дакерта, «живой, созидательный и наполненный желанием» (Duckert, 2013: 71). Лед или камень, ископаемый фрагмент или бактерия – независимо от того, какую форму она принимает, материя порождает земные истории о жизнестойкости, креативности, неопределенности, развитии и распаде массой недетерминистских способов.

Рассредоточенная в широком спектре органических и неорганических форм, динамическая выразительность материи есть нечто большее, чем осмысленная коммуникация между живыми организмами, подобная той, что используют бактерии в общении между своим и другими видами при посредничестве «языка массовых ощущений» (сигнальных молекул, используемых для общения). Красноречие – вот определяющее свойство всякой материи и за пределами биологического мира. То есть любые агенты, от субатомных частиц до космических сил, являются рассказанными персонажами постоянно разворачивающегося онтоповествования. Химические вещества, циркулирующие в биосфере, например, или пластиковые пакеты, вторгающиеся в океаны и душащие морскую жизнь, не менее выразительны, чем бактерии и более сложные организмы, такие как растения, животные и люди. Можно даже сказать, что «неживые» сущности вроде электронов имеют определенную степень творческой экспрессии, когда вступают в нелокальную коммуникацию. Другими словами, быть рассказанным – это такая же характерная черта так называемой неживой материи, как и биологических организмов и разумных существ. Как лирически выразился экофеноменолог Дэвид Абрам, «срывающиеся вниз водопады», «сухие русла рек», «порывы ветра», «свежеокрашенные дома», «ржавеющие автомобили», «кучевые облака», «гранитные скалы», «алмазы» и «песчинки» (Abram, 2010: 272) – все выразительны и, таким образом, олицетворяют рассказанную материю в ее различных проявлениях. Если мы «живем в сообществе выразительных присутствий», как утверждает Абрам (Ibid.: 173), то мы должны быть внимательны к их историям и их более-чем-человеческим смыслам, образованным в рассказанном измерении материи.

Рассказанная материя заставляет нас, выходя за пределы антропоцентризма, размышлять о сосуществовании и коэволюции в истории самой Земли. Поэтому важно признать материю в самом широком спектре ее выражения «местом нарративности» (Iovino, Oppermann, 2012а: 83), продолжающим конфигурации знаков и значений, которые мы интерпретируем как истории. Эти рассказы обретают материальное значение в форме эволюционных историй, климатических повествований, биологической памяти, геологических записей, трагедий видов и поэтики ДНК. Материя становится рассказанной в силу «нарративной агентности», являющейся нелингвистическим представлением, присущим каждому материальному образованию, от тел до их атомов, что делает их говорящими либо рассказанными. Будь то клетка, поющий кит, шепот ветра, галька на пляже, извергающийся вулкан, ураган или пластиковый пакет, материя закодирована значимыми повествованиями или нарративными агентностями, с чьей помощью мир обретает красноречие. «Рассказанная материя изобилует повествованиями, – соглашается Джеффри Коэн, – некоторые из них яркие, некоторые едва разборчивые, другие невозможно перевести» (Cohen, 2015b: 275). При таком понимании рассказанная материя – это не просто концептуализация или культурная конструкция, призванная наделить материальные агентности осмысленным существованием. Напротив, она представляет новую экологию понимания предельной онтологии наполненной смыслом планеты. Окаменелости, например, рассказывают истории о вымерших существах, плененных временем. Вулканы рассказывают истории о бурном прошлом Земли. Кольца деревьев повествуют о длинной череде засух и дождей, в то время как отступающие ледники передают истории об изменениях экосистем и климата, перемежая глобальное потепление с политическими волнениями и общественными изменениями. Поскольку нарративные агентности возникают из их взаимообмена с человеческой реальностью – как, например, скалы и горы, в своей геологической летописи раскрывающие истории динамических слияний с животными, растениями и людьми, – все они «рассказывают нам эволюционные истории сосуществования, взаимозависимости… вымирания и выживания» (Iovino, Oppermann, 2014b: 7). Вот почему, когда мы говорим о «рассказанной материи», мы не только используем материальную метафору, но и признаем ее нарративные агентности активными соавторами, которые формируют этот мир и совместно определяют наше существование. Серенелла Иовино предлагает наглядный пример того, как это взаимное формирование мира разворачивается в повествованиях, телах и ландшафте Помпей: «Пока тела… рассказывают о почти забытой сложности (месте древних Помпей), лава… повествует о забытой орографической структуре этого места, населенного вулканическими и сейсмическими агентностями, хотя считалось, что это „просто“ гора» (Iovino, 2016: 26). Рассказанная материя, представленная подобным образом, позволяет нам лучше, чем научные данные, выраженные в цифрах и графиках, осознать хрупкость экосистем, загрязнение ландшафтов, наполненную углеродом атмосферу, закисление океана, изменение климата, отступающие ледники, вымирание видов и социальные кризисы. Просто потому, что с помощью этих историй мы узнаем «не только… скрытые сюжеты и смыслы, но также и… зачастую неслышимые голоса этой реальности» (Ibid.: 48), сегодня совершенно разочарованной в катастрофических человеческих практиках.

Размышлять о рассказанной материи в разочарованном мире означает серьезно думать о том, как наши инвазивные экономические практики производят планетарные циклы загрязнения, как вплетаются в их производство наши политические решения и культурные смыслы и как все они объединяются в один нерасторжимый процесс. Материальные истории, поведанные нам нарративными агентностями, вызывают глубокую тревогу: например, травмирующие рассказы о задыхающихся от пластика птицах на острове Мидуэй и о бесчисленных пластмассовых предметах, составляющих печально известное Большое тихоокеанское мусорное пятно. Эти нарративные агентности демонстрируют ужасные последствия взаимопроникновения социального и природного в медленной гибели множества морских видов. Они призывают нас внимательно относиться к историям разрушения и загрязнения, но в то же время они заставляют нас искать альтернативные истории энергии ветра или воды для лучшего будущего. В таком случае нарративные агентности рассказанной материи будут основными авторами устойчивости окружающей среды и экологической чувствительности, предлагая лучший образ для живого мира и лучшее понимание столкновений человеческого с не-человеческим. Если мы будем смотреть на мир как на рассказанную материальность, которая связывает все существа, силы и субстанции взаимопроникающими историями, мы сможем положительно ответить на часто задаваемые вопросы, например такие: может ли рассказанная материя помочь нам в создании не-антропоцентричных практик в мире, сталкивающемся с потенциально катастрофическими воздействиями от изменения климата? Может ли это привести человечество к более дружественным к Земле способам мышления? Может ли это изменить наши энергетические системы и помочь воплотить политику солнечной, водной и ветровой энергетики в ближайшем будущем?

Если мы сделаем рассказанную материю частью нашей культуры рассказывания историй, это может сыграть важную роль в повышении общественной осведомленности о состоянии мира, и мы