давит огромной костлявой рукой за шею. Перепуганному полковнику слышится даже огненное дыхание.

— Боже мой, спаси! — прошептал он и остановился.

Около него никого не оказалось.

Вдруг впереди крик:

— Стой!

Полковник упал плашмя, раскинув толстые руки.

В больших домах захлопывали ставни, плотно закрывали двери, лезли в подвалы. Иные натягивали одеяла на головы и так лежали в оцепенении. Кто посмелее у окон прислушивались к гулу, гадали:

— Нет, это не партизаны, это красные… Десант…

— Конец! Погибло все…

На улицах, где жили рабочие и городская беднота, гремел клич:

— К оружию! Присоединяйтесь!

Маленькие домики распахивали окна, открывали двери; оттуда выскакивали люди и кричали:

— Пришли!.. Пришли!..

— За оружие!

Подбегали к партизанам, бросались в объятия.

— Наконец-то, дорогие!

— Даешь винтовку!..

Все новые и новые бойцы становились в партизанскую цепь.

Город охватило восстание.

Внезапно над горой громыхнули два взорвавшихся больших снаряда. В воздухе торопливо покатились белые облачка, из-под них брызнул крупный дождь картечи. По железным и черепичным крышам звенели осколки, по заборам щелкали пули, решетили стены, разбивали окна. Затем снова последовал орудийный залп, потом еще, еще… Стальной дождь пошел гуще, поливая весь город.

Дальнобойные морские орудия били главным образом по той части города, которая скрывалась от моря за огромной горой, по Шлагбауму, по Горке, по Татарской слободе.

Эта часть города, где ютилась беднота, была вся охвачена восстанием, и главные силы партизан расположились в этих районах. На Константиновской улице, шедшей от моря вдоль горы к Горке, поместился штаб восстания.

Расположение города было известно французам и англичанам, также небезызвестно было, где главным образом жила восставшая беднота. Туда и был направлен огонь бомбардировки.

Вихрем взрывались снаряды, разметывая домишки, руша заборы, стены; ломало, крутило деревья.

Люди бросали имущество, хватали детей, целыми семьями выскакивали из хижин и укрывались где кто мог.

Большинство мужчин — старики и молодые, разных наций и разных профессий, грузчики, моряки, хлебопеки, извозчики, машинисты, слесари, каменщики — вооружались чем попало и присоединялись к красным партизанам, становясь в их ряды, укрепляясь на баррикадах.

Белые, опомнившись, с отчаянием бросались в атаку, отрезая отряды партизан, прорывались в глубь города.

Вот на углу переулка новенький еще домишко; в боку его пробита огромная дыра, словно какое-то чудовище железными зубами прогрызло стену. Через дыру видна комната. На стене перекошенная икона «покровителя моряков» Николая-чудотворца, изломанная кровать, скрученный, с торчащими пружинами кожаный диван. На полу, в куче перьев, выпущенных из перины, лежит женщина с длинными русыми волосами и открытым ртом. Перья лепятся на лице и в волосах, намокших липкой, густой кровью. Тут же, с другой стороны, на груде кирпичей развороченной печки, торчит маленькая детская ножка, ее малюсенькие пальчики еще вздрагивают.

А посредине двора стоит на коленях старушка — она одна из семьи осталась в живых, — смотрит на небо, крестится.

— Боже мой, что они делают! — с тяжелым стоном причитает старушка, сжимая на груди морщинистые руки. — Господи, помоги, спаси! — молит она, бьется лбом о мостовую, простирает к небу руки.

Новый снаряд упал на двор… Тонкие ручейки крови запеклись на горячем камне.

На улицах бегали группы людей в синих блузах с криками:

— Бей белую сволочь!

— Не жалей патронов на золотопогонников!

— Урра-а!.. Ура-а-а-а-а!.. — перекатывалось по всем улочкам старинного города.

Когда на мгновение затихал гром лопающихся снарядов, казалось — весь город исходит стонами. Женщины, молодые и старые, бегали с полотенцами в руках, перевязывая раненых, сносили их во дворы, клали под стенками в ряд. Врачи шли на помощь партизанам за совесть, другие — за страх.

Вот Ирина Крылова в белом халате. Подбежала к рабочему, крепко стянула рану на лбу, закрутила голову в марлю, оторвала бинт и побежала дальше. Невдалеке скорчился едва живой, страшный, в черных лохмотьях человек. От его давно раненной руки разит, как от разложившегося трупа. Это партизан из каменоломен. Ирина наклоняется над ним, хватает подмышки и под градом пуль тащит во двор.

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Гора затуманилась облаками дыма.

На вершине сигнальной мачты метеорологической станции трепетал большой красный флаг.

Когда партизаны ворвались в город, рабочие заводов и мастерских подняли флаг как призыв к всеобщему восстанию.

Было десять часов утра. В разных частях города кипели ожесточенные бои.

Колдоба стоял на выступе горы, у стены дома, прилепившегося к откосу, как птичье гнездо. Отсюда были хорошо видны узкие каналы центральных улиц и бухта. Колдоба наблюдал в бинокль за действиями партизанских групп.

Отряды партизан еще находились в разных частях города и не успели связаться между собой. Это положение беспокоило Колдобу, и время от времени, отнимая от глаз бинокль, он качал головой и хмурился.

Группа Дидова оттеснила белых со всего юго-западного склона горы и сбросила их к морю. Заняв улицы и дворы этой территории, дидовцы неистово штурмовали штаб гарнизона, пробиваясь к морагентству, где засело отборное офицерство с десятком пулеметов.

Другая группа, приведенная в центр города самим Колдобой, разгромила несколько учреждений белых и теперь оперировала на противоположном от Дидова склоне горы. Вся северо-западная часть города, до собора, была захвачена партизанами. Там находился штаб восстания, потому что там жила беднота — рабочие и ремесленники. По этому району особенно часто и била англо-французская морская артиллерия.

От группы Татаринова, наступавшей на вокзал, Колдоба еще не получил точных сведений. Ему только донесли, что белый бронепоезд ушел со станции по направлению к Аджимушкаю.

Группа Шумного тем временем с боем шла по Ремесленной улице, стремясь пробиться к собору — на соединение с группой Кириченко.

Шумный был возбужден. Из-под черной, замызганной матросской бескозырки свисала на лоб прядь длинных, давно не стриженных волос. Казалось, что волосы были залеплены серой известью. Глубоко запавшие голубые глаза Петьки блестели, хотя он все время старался казаться серьезным.

Из окон домов выглядывали обыватели из тех, кто посмелее, и тотчас прятались.

Шумный шагал, не замечая, что пальцы высунулись из размокшего сапога и оторванная подошва хлюпала о мостовую.

Когда отряд вышел на Мещанскую улицу, он встретился у церковной ограды с полуротой партизан Кириченко. У ограды лежали трупы двух офицеров и валялся разбитый пулемет. Шумный узнал, что здесь только что окончилась схватка с белыми.

В низине города, на площади, стоял огромный белый собор с двумя высокими лазурными куполами. Поверх куполов возвышались острые позолоченные конуса, оснащенные золотыми крестами.

Колдоба, заметив подход партизанских частей к Соборной площади, послал нарочного с приказом поставить на колокольне наблюдательный пост, учитывая, что с этой вышки как на ладони видно не только весь город, но