человек, спрыгнувший со скалы. Бланка вскрикнула и попятилась. В свете уже взошедшей луны она увидела нечто, больше похожее на призрака, нежели на смертное существо. Высокая худая фигура, увеличенная страхом и размытая темнотой, казалась поистине гигантской; длинные локоны бешено развевались на ветру, руки тряслись, лицо покрывала мертвенная бледность, огромные глаза выкатывались из орбит и сверкали всеми цветами безумия, а пальцы судорожно сжимали клочья золотистых волос, вырванных из головы, и были запятнаны кровью из разодранной груди. Так выглядел незнакомец, так выглядел несчастный Ойген.

Поняв, какой ужас он одним своим видом внушает Бланке, влюбленный паж не счел возможным впредь навязывать ей свое присутствие, однако же не сумел воздержаться от удовольствия издалека смотреть на красавицу, произведшую столь сильное впечатление на его юное сердце. Наблюдая за ней, он заметил, что она каждый божий вечер посещает пещеру Святой Хильдегарды. И теперь каждый божий вечер Ойген взбирался на скалы над пещерой и напитывал свою страсть, часами созерцая прекрасную Бланку. Он любовался небесным выражением ее лица, когда она в молитве преклоняла колени перед святыней; в тихом экстазе внимал ее мелодичному голосу, когда она, сидя перед пещерой и сплетая венки из диких цветов, прораставших средь скал, напевала какую-нибудь прелестную, хотя и безыскусную балладу; улыбался, когда улыбалась она, довольная своим проворством в цветочной работе; а когда какая-нибудь грустная дума омрачала милое чело, он вторил вздоху, что вырывался у нее из груди. Бедный Ойген не ведал, что венки эти сплетаются для украшения каменного выступа, коему выпала великая честь служить сиденьем для его соперника, и не ведал, что вздохи эти вызваны печалью из-за долгой разлуки с тем самым соперником.

Таким образом шел месяц за месяцем, и с каждым днем чарующие прелести Бланки все сильнее воспламеняли страсть и распаляли восторженное воображение юного пажа. Но вот в конце концов на него обрушился роковой удар, вмиг уничтоживший его единственный источник подлинной радости. Ойген не только узнал, что у него есть счастливый соперник, но и обнаружил, что соперником этим является человек, занимающий в сердце его отца место, по праву принадлежащее ему, Ойгену: законный отпрыск графа Рудигера, тогда как сам он отвержен и выставлен перед всеми сиротой и изгоем; наследник богатых владений Франкхайма, тогда как сам он обречен на жизнь в неволе и безвестности; одним словом, тот самый человек, к которому он питал – притом еще с детства – глубокую, неистребимую неприязнь.

Задыхаясь от волнения и впиваясь ногтями в грудь, чтобы перебить душевную муку телесной болью, Ойген наблюдал со скалы за разговором влюбленных. Слов он не слышал, но видел, как Осбрайт нежно обвил рукою стройный стан Бланки и как при прощании запечатлел поцелуй на ее устах. Они двое уже удалились прочь, а несчастный по-прежнему лежал распростертый на скале, оглушенный столь неожиданным ударом. Спустя несколько времени он пришел в чувство, но не в рассудок. Смерть Йоселина жестоко потрясла впечатлительную душу юноши, от горя он почти ничего не ел; природная хворь, которую в свое время прискорбная история с матерью усугубила до бредовой горячки, теперь проявилась со страшной силой, разрушительно подействовав на ослабленное тело и воспаленное воображение. Мозг Ойгена не выдержал потрясения – и сейчас испуганная Бланка видела перед собой сущего безумца.

– Да, это она! – исступленно вскричал он. – И вновь здесь! Здесь, и одна! Ах! Значит, мне не примстилось!.. Ночной ветер шептал мне в ухо: «Смерть!»… Сова кричала мне в ухо: «Смерть!»… И ветер, и сова говорили правду, ибо ты вернулась c понятной целью! Да, да, дивный ангел, я сердцем чую! Ты здесь – и час настал!

– Какой час? Я вас не знаю. Вы меня пугаете.

Бланка попыталась пройти мимо него, но он схватил ее за запястье.

– Испугана? Но ведь ты благословенный дух – чего тебе бояться? Я должен уйти на небеса, там я буду преклонять колени и молиться, чтобы ты поскорее последовала за мною! Скоро ты станешь святой в Царствии Небесном, но я должен подготовить путь для тебя. Вот, возьми этот меч и вонзи… О! О! Почему ты страшишься нанести удар? Разве ты уже не вонзила кинжал в мое сердце? И – ах! – боль была нестерпимая. Возьми же меч, возьми! Вот моя обнаженная грудь!

С последними словами одной рукой он рванул на груди дублет, а другой с безумной настойчивостью попытался вручить Бланке меч. Собрав все свои силы, она бросилась мимо него и с отчаянными криками понеслась по узкому проходу в скалах. Неистовый юноша устремился за ней, вотще умоляя остановиться. Как ни напрягала силы Бланка, безумец скоро ее настиг, и она, объятая ужасом, изнеможенно упала у его ног – ровно в ту минуту, когда на помощь подоспел барон Оттокар. Он услышал пронзительные вопли Бланки, увидел, как за ней гонится человек с обнаженным клинком и как несчастная падает наземь, а потому нимало не усомнился, что она погибла от руки наемного убийцы. «Бесчеловечный негодяй!» – воскликнул рыцарь и ударом меча поверг предполагаемого душегуба на землю. Затем он поднял на руки дрожащую Бланку и поспешил к замку, дабы вверить свою прекрасную ношу заботам лекарей.

В отсутствие Бланки благородный Леннард Клиборнский выполнял обещание, данное Осбрайту. Он испросил аудиенции у графа Орренберга и был принят незамедлительно – но, поскольку он указал на чрезвычайную важность своего дела, Густав пожелал, чтобы при разговоре присутствовал также барон Оттокар, с которым он в силу обоюдных обязательств имел общий интерес во всем. Леннард заподозрил, что присутствие молодого дворянина может затруднить переговоры, но тем не менее тотчас же к ним приступил: обстоятельно поведал изумленному графу о глубокой взаимной привязанности его дочери и Осбрайта, а в заключение настоятельно посоветовал воспользоваться столь благоприятным случаем для того, чтобы раз и навсегда поставить точку в распре, так долго разделявшей родственные дома Орренбергов и Франкхаймов.

Пока Густав внимал речам гостя, на лице его поочередно отражались самые разные чувства. Когда же Леннард закончил, граф с минуту молчал в раздумье, но наконец, приняв твердое решение, заявил старому другу, что искренне желает примирения семейств и ради такого желанного события с готовностью пошел бы на любые личные жертвы, но, к сожалению, он уже принял такие обязательства, которые составляют непреодолимое препятствие для брачного союза Бланки и Осбрайта!

– О нет, сударь! – торопливо вмешался Оттокар. – Если вы подразумеваете свое вчерашнее обещание, то никаких обязательств вы не приняли. Да, верно, прошлым вечером вы дали мне рыцарское слово, что я получу руку Бланки, – и, посули вы