мне императорскую корону, я был счел сей дар менее ценным. Но если стоит цель предотвратить пролитие родственной крови, установить мир между двумя самыми знатными семействами во всем палатинате и, более того, обеспечить счастье самой Бланки – неужели же я позволю своим себялюбивым желаниям вмешаться в дело? Неужели не пожертвую ими без колебания ради общего блага? Нет, сударь, судите о сердце Оттокара более справедливо! Будь любовь вашей дочери призом, я бы оспаривал его у Осбрайта, у всего мира и не отказался бы от своих притязаний до последнего вздоха. Но обладание одной только рукой Бланки лишь сделает меня несчастным. Ее сердце принадлежит Осбрайту, с ним одним она может быть счастлива, а если она не будет счастлива, то и я не буду знать счастья. Граф Орренберг, я возвращаю вам ваше слово – и даю вам свое. Пусть сей желанный союз состоится! Само Небо, вне сомнения, зажгло огонь в сердцах влюбленных, и в знаменательный день, когда Бланка станет супругой счастливца Осбрайта, пусть будут преданы вечному забвению все прошлые обиды, все нынешние предрассудки, все будущие подозрения. Да, сердце мое будет истекать кровью, но одобрение моей совести с избытком возместит любую себялюбивую боль. По-прежнему считайте меня вашим верным другом, Густав, но ради Бланки я должен отказаться стать вашим сыном.

Напрасно Густав возражал против такой великодушной жертвы. Оттокар был непреклонен, и в конце концов граф честно признался славному Леннарду, что был бы премного рад заключению брачного союза, о котором речь. Следующая трудность состояла в том, чтобы убедить Рудигера в несправедливости его подозрений касательно убийства Йоселина и сделать так, чтобы он увидел привязанность своего наследника к Бланке в благоприятном свете. И здесь тоже Оттокар предложил свою помощь. Будучи любимым племянником благородной Магдалены (хотя и не в чести у ее мужа), он имел свободный доступ в замок Франкхайм. Графиня хорошо знала о силе его чувства к Бланке и, сама обладая натурой великодушной, могла лучше, чем кто-либо, оценить жертву, которую он принес, отказавшись от притязаний на руку возлюбленной в пользу Осбрайта. Молодой барон знал также, что вражда между семействами всегда была для нее причиной сильнейших огорчений и что она старалась оправдать поведение Густава всякий раз, когда благоразумие позволяло ей высказать свое мнение перед суровым мужем. Он не сомневался, что Магдалена с радостью ухватится за возможность покончить с отвратительной распрей, а потому изъявил намерение тотчас же отправиться в замок Франкхайм: там он по секрету расскажет обо всем графине и обсудит с ней наиболее действенные способы склонить на их сторону неистового графа. Предложенный план получил единодушное одобрение, и Оттокар немедля отбыл в замок Франкхайм, сопровождаемый горячей благодарностью Густава и глубоким восхищением Леннарда.

Вот по пути-то во Франкхайм он и услышал крики испуганной Бланки, взывающей о помощи. Когда Оттокар вернулся в замок с ней на руках, там поднялся большой переполох, но вскоре выяснилось, что девушка цела и невредима, хотя лишь по прошествии порядочного времени она опомнилась настолько, чтобы поведать о случившемся.

Но даже тогда рассказ получился невнятным и сбивчивым. Не помня себя от страха и думая только о том, как бы спастись, Бланка мало чего услышала из речей безумца. Она смогла лишь поведать, что некий юноша (которого прежде она видела дважды и который назвался франкхаймцем) внезапно возник перед ней среди скал и разразился дикой, неистовой тирадой. Он не раз повторил слово «смерть» и вроде бы сказал, мол, настал твой последний час. Однако Бланка ясно помнила, что он обвинил ее в попытке «вонзить кинжал ему в сердце», угрожал «отправить на небеса» и обнажил меч, собираясь привести угрозы в исполнение. Тогда она пустилась бежать – и бежала, преследуемая безумцем, покуда совсем не обессилела и не упала наземь перед ним. По завершении этого нескладного рассказа Бланка была передана на попечение служанок. Лекарь настоятельно посоветовал ей лечь в постель и постараться успокоить свое волнение, каковой совет она охотно приняла и немедленно удалилась в свои комнаты.

Густав внимал повествованию дочери с удивлением, а Ульрика – с ужасом. Когда же Оттокар подтвердил, что предполагаемый убийца служит у Франкхайма (состоит пажом при Магдалене, добавил он, а зовут малого, кажется, Ойген), графиня метнула на мужа торжествующий взгляд. Густав послал слуг разыскать убийцу и доставить в замок.

– Вдруг рана у него не смертельная, – сказал он. – Тогда, возможно, мы добьемся от него объяснения этой загадочной истории. Признаю, сейчас она выглядит совершенно отвратительно. И все же я не верю, что благородный и храбрый граф Рудигер мог дойти до такой низости, чтобы повелеть своему слуге лишить жизни невинную девицу. Если же он и правда повинен в столь ужасном поступке…

– Если? – с досадой перебила Ульрика. – Возможно ли и дальше сомневаться в виновности Франкхайма? Разве все не подтвердилось? Разве произошедшее не согласуется с моими подозрениями касательно смерти Филиппа? Я сказала «с подозрениями»? Нет, то сразу была твердая уверенность! То был факт, подкрепленный доказательствами настолько наглядными, что не увидеть их мог только тот, кто не желал ничего видеть. О, я могу рассказать и больше…

– В самом деле? – недоверчиво спросил граф.

– Да, Густав, да! Помнишь лихорадку, что два года назад едва не свела тебя в могилу? Ты уже выздоравливал, твоей жизни уже ничего не угрожало, когда Магдалена прислала тебе в подарок сласти.

– И при чем здесь?..

– Наберись терпения, я подхожу к сути. Я предупредила тебя, чтобы ты к ним не притрагивался, и поднесла тебе сладкие лакомства собственного изготовления. Ты заупрямился: сначала посмеялся над моими страхами, потом упрекнул за неправедные подозрения. И чем же все закончилось? Ты откушал сластей Магдалены – и уже на следующее утро твоя лихорадка возобновилась с такой силой, что первые несколько дней лекарь даже не уповал на твое выздоровление.

– Да, престранная история! Ты совершенно права, Ульрика, и конечно же… Но погоди-ка, я припоминаю одно маленькое обстоятельство, которое… Да, именно так! Наш спор произошел в жимолостной беседке на южной стороне сада. Раздосадованная моим, по твоему выражению, упрямством, ты недовольно удалилась прочь. Сразу после твоего ухода ко мне прибежал ласкаться старый волкодав Грим. Когда он неожиданно прыгнул мне на грудь, сосуд с подарком Магдалены выпал у меня из рук и разбился вдребезги. А потому мне пришлось откушать твоих лакомств, оставленных на столе… И что самое интересное, старый Грим, который без колебаний употребил все рассыпавшиеся по земле сласти, не испытал ни слабейшего недомогания, в то время как я после твоего угощенья