Ши Сян-юнь догадалась, что туфли предназначаются для Бао-юя, и улыбнулась:

– Хорошо, я за тебя доделаю. Но только при условии, что эти туфли твои! Иначе я отказываюсь!

– Опять вы за свое! – упрекнула ее Си-жэнь. – Неужели я осмелилась бы вас беспокоить, если б туфли предназначались для меня? Открыто признаюсь, что туфли не мои, и если вы перестанете допытываться, я буду очень благодарна.

– Ну, если говорить по совести, я для тебя делала много вещей, – возразила Сян-юнь, – и ты должна понять, почему я сейчас отказываюсь.

– Не понимаю, – удивилась Си-жэнь.

– И ты еще хочешь меня обмануть? – воскликнула Сян-юнь. – Думаешь, я не знаю, как несколько дней назад ты показала кое-кому сшитый мною чехол для веера, а та разозлилась и изрезала его ножницами? Может быть, ты считаешь, что я рабыня и меня можно заставлять делать что угодно?

– Я не знал тогда, что чехол сшила ты, – вмешался в разговор Бао-юй.

– Он в самом деле не знал, – подтвердила Си-жэнь, – я его просто обманула. Я сказала ему, что недавно мы нашли замечательного мастера, который вышивает удивительные цветы, и велела принести чехол для веера, чтобы сравнить. Когда мы принесли вашу вышивку под видом образца, он показал ее своей сестрице, а та неожиданно рассердилась и изрезала ее. Вернувшись домой, он потребовал сделать снова такую же вышивку, и только потом я призналась, что этот чехол вышили вы. Как он тогда раскаивался!

– Тем более странно! – возразила Сян-юнь. – Но на барышню Линь Дай-юй сердиться не стоит – раз она умеет резать, пусть и делает.

– Вот сделать-то она и не сможет! – заметила Си-жэнь. – Но даже если б и могла, бабушка не разрешит ей чересчур утомляться! Да и доктор считает, что ей нужен покой. Кто же после этого решится ее беспокоить? За весь прошлый год она сшила только мешочек для благовоний, а в этом году вообще не притрагивалась к рукоделию. Разве я осмелюсь ее тревожить?

Во время этого разговора на пороге появился слуга.

– Прибыл господин с улицы Синлун, – доложил он, – и наш старший господин зовет к себе второго господина Бао-юя.

Бао-юй сразу понял, что приехал Цзя Юй-цунь, и ему стало не по себе.

Си-жэнь принесла выходную одежду. Натягивая сапоги, Бао-юй недовольно ворчал:

– Пусть бы отец сам с ним разговаривал, а то всякий раз непременно требуют меня!

– Ты умеешь принимать гостей! – засмеялась Сян-юнь, обмахиваясь веером. – Только поэтому отец зовет тебя!

– Да разве это отец? – вздохнул Бао-юй. – Это Цзя Юй-цуню хочется меня повидать!

– «Когда хозяин радушен, гости охотно приходят», – заметила Сян-юнь. – Если бы ты не обладал выдающимися талантами, господин Цзя Юй-цунь не стал бы особенно стремиться повидаться с тобой!

– Ладно, ладно! – оборвал ее Бао-юй. – Я самый заурядный человек среди всех смертных, и мне не хочется поддерживать знакомство с такими людьми, как он!

– Характер у тебя все тот же, не меняется! – пришла к убеждению Сян-юнь. – Ведь ты уже взрослый, и если не хочешь сдавать экзамены на цзюйжэня[118] или на цзиньши, то по крайней мере должен встречаться со служилыми людьми, беседовать с ними о карьере, о государственных делах, что поможет тебе в будущем в твоей служебной деятельности и даст возможность приобрести верных друзей! Чему ты можешь научиться, все время находясь в нашем женском кругу?

Слова Сян-юнь произвели неприятное впечатление на Бао-юя, и он ехидно усмехнулся:

– Барышня, лучше б ты посидела в соседней комнате! Ведь я своим присутствием оскверняю такого многоопытного в житейских делах человека, как ты!

– Не убеждайте его, барышня! – вмешалась в разговор Си-жэнь. – Как-то недавно барышня Бао-чай сделала ему замечание, но он даже не подумал, что может оскорбить ее, кашлянул с досады и ушел. Да так быстро, что барышня Бао-чай не успела окончить фразу и покраснела от смущения. Счастье еще, что это была барышня Бао-чай, а если б на ее месте оказалась барышня Линь Дай-юй! Представляю себе, как бы она расплакалась! Уже за одно то, что барышня Бао-чай сдержалась и ушла, она достойна уважения! Я думала, она рассердится, но мои опасения оказались напрасными. Как великодушна барышня Бао-чай! И кто бы подумал, что Бао-юй не оценит этого и будет ее сторониться! Если же он рассердит барышню Линь Дай-юй, он по нескольку раз бегает к ней просить прощения.

– Разве Дай-юй говорила когда-нибудь подобные глупости? – усомнился Бао-юй. – Если б Дай-юй несла такой же вздор, я с нею давно поссорился бы!

– Значит, ты считаешь, что все это «вздор»? – спросили Сян-юнь и Си-жэнь.

Должен заметить, что Дай-юй знала о приезде Сян-юнь и была уверена, что Бао-юй побежит к ней и заведет разговор о цилине.

В связи с этим Дай-юй подумала:

«В последнее время Бао-юй увлекается чтением частных жизнеописаний и неофициальных историй выдающихся людей и знаменитых красавиц, которые соединяли свою судьбу благодаря различным безделушкам: утке с селезнем, фениксам, яшмовым кольцам и золотым подвескам либо платкам и поясам. Такие пустяковые вещи способствовали соединению влюбленных!»

Заметив у Бао-юя золотого цилиня, Дай-юй испугалась, что эта безделушка может посеять чувство отчуждения между нею и Бао-юем и Бао-юй может вместе с Сян-юнь совершить то, о чем рассказывается в легкомысленных романах. Поэтому она тоже незаметно пришла к Си-жэнь, чтобы выведать намерения Бао-юя и Сян-юнь. Она вовсе не ожидала, что Сян-юнь заведет речь о житейских делах, а Бао-юй скажет: «Если б Дай-юй несла такой же вздор, я с нею давно поссорился бы!»

Эти слова обрадовали и вместе с тем встревожили Дай-юй, заставили ее печалиться и вздыхать. Радовалась она тому, что не ошиблась в Бао-юе, что он оказался настоящим другом, каким она всегда его считала. Встревожилась она потому, что он открыто говорил о самых заветных и горячих чувствах. Вздыхала она потому, что думала: Бао-юй может быть ее другом, но в то же время может дружить и с другими девушками, и почему, если он ее, Дай-юй, друг, идут все эти разговоры о «золоте» и «яшме»? Поскольку же такие разговоры идут, значит «золото» и «яшма» должны быть и у нее, и у него, и зачем сюда вмешивают Бао-чай? Опечалило ее то, что родители ее умерли слишком рано и, несмотря на обещания родственников, которые она хорошо помнила, за нее некому было заступиться.

Все это порождало в душе Дай-юй смутную тревогу, и болезнь ее постепенно усиливалась. Кроме того, врач говорил: «У нее слабое дыхание и малокровие, дело может дойти до чахотки». А это в свою очередь заставляло ее думать, что хотя она и подруга Бао-юя, но