— На какой вопрос?

— Ведь мы никогда не увидимся и — что вам? Скажите мнеправду раз навек, на один вопрос, который никогда не задают умные люди: любиливы меня хоть когда-нибудь, или я… ошибся?

Она вспыхнула.

— Любила, — проговорила она.

Так я и ждал, что она это скажет — о, правдивая, о,искренняя, о, честная!

— А теперь? — продолжал он.

— Теперь не люблю.

— И смеетесь?

— Нет, я потому сейчас усмехнулась, нечаянно, потому что ятак и знала, что вы спросите: «А теперь?» А потому улыбнулась… потому что,когда что угадываешь, то всегда усмехнешься…

Мне было даже странно; я еще никогда не видал ее такоюосторожною, даже почти робкою и так конфузящеюся. Он пожирал ее глазами.

— Я знаю, что вы меня не любите… и — совсем не любите?

— Может быть, совсем не люблю. Я вас не люблю, — прибавилаона твердо и уже не улыбаясь и не краснея. — Да, я любила вас, но недолго. Яочень скоро вас тогда разлюбила…

— Я знаю, знаю, вы увидали, что тут не то, что вам надо, но…что же вам надо? Объясните мне это еще раз…

— Разве я это уже когда-нибудь вам объясняла? Что мне надо?Да я — самая обыкновенная женщина; я — спокойная женщина, я люблю… я люблювеселых людей.

— Веселых?

— Видите, как я даже не умею говорить с вами. Мне кажется,если б вы меня могли меньше любить, то я бы вас тогда полюбила, — опять робкоулыбнулась она. Самая полная искренность сверкнула в ее ответе, и неужели онане могла понять, что ответ ее есть самая окончательная формула их отношений,все объясняющая и разрешающая. О, как он должен был понять это! Но он смотрелна нее о и странно улыбался.

— Бьоринг — человек веселый? — продолжал он спрашивать.

— Он не должен вас беспокоить совсем, — ответила она снекоторою поспешностью. — Я выхожу за него потому только, что мне за ним будетвсего спокойнее. Вся душа моя останется при мне.

— Вы, говорят, опять полюбили общество, свет?

— Не общество. Я знаю, что в нашем обществе такой жебеспорядок, как и везде; но снаружи формы еще красивы, так что, если жить, чтобтолько проходить мимо, то уж лучше тут, чем где-нибудь.

— Я часто стал слышать слово «беспорядок»; вы тогда тожеиспугались моего беспорядка, вериг, идей, глупостей?

— Нет, это было не совсем то…

— Что же? Ради бога, говорите все прямо.

— Ну, я вам скажу это прямо, потому что считаю вас завеличайший ум… Мне всегда казалось в вас что-то смешное.

Выговорив это, она вдруг вспыхнула, как бы сознав, чтосделала чрезвычайную неосторожность.

— Вот за то, что вы мне это сказали, я вам много могупростить, — странно проговорил он.

— Я не договорила, — заторопилась она, все краснея, — это ясмешна… уж тем, что говорю с вами как дура.

— Нет, вы не смешны, а вы — только развратная, светскаяженщина! — побледнел он ужасно. — Я давеча тоже не договорил, когда васспрашивал, зачем вы пришли. Хотите, договорю? Тут существует одно письмо, одиндокумент, и вы ужасно его боитесь, потому что отец ваш, с этим письмом в руках,может вас проклясть при жизни и законно лишить наследства в завещании. Выбоитесь этого письма и — вы пришли за этим письмом, — проговорил он, почти весьдрожа и даже чуть не стуча зубами. Она выслушала его с тоскливым и болезненнымвыражением лица.

— Я знаю, что вы можете мне сделать множество неприятностей,— проговорила она, как бы отмахиваясь от его слов, — но я пришла не столькозатем, чтобы уговорить вас меня не преследовать, сколько, чтоб вас самоговидеть. Я даже очень желала вас встретить уже давно, сама… Но я встретила вастакого же, как и прежде, — вдруг прибавила она, как бы увлеченная особенною ирешительною мыслью и даже каким-то странным и внезапным чувством.

— А вы надеялись увидеть другого? Это — после письма-томоего о вашем разврате? Скажите, вы шли сюда без всякого страху?

— Я пришла потому, что вас прежде любила; но, знаете, прошувас, не угрожайте мне, пожалуйста, ничем, пока мы теперь вместе, не напоминайтемне дурных моих мыслей и чувств. Если б вы могли заговорить со мной очем-нибудь другом, я бы очень была рада. Пусть угрозы — потом, а теперь быдругое… Я, право, пришла, чтоб вас минуту видеть и слышать. Ну а если неможете, то убейте меня прямо, но только не угрожайте и не терзайтесь передомною сами, — заключила она, в странном ожидании смотря на него, точно и впрямьпредполагая, что он может убить ее. Он встал опять со стула и, горячим взглядомсмотря на нее, проговорил твердо:

— Вы уйдете отсюда без малейшего оскорбления.

— Ах да, ваше честное слово! — улыбнулась она.

— Нет, не потому только, что дано честное слово в письме, апотому, что я хочу и буду думать о вас всю ночь…

— Мучить себя?

— Я воображаю вас, когда я один, всегда. Я только и делаю,что с вами разговариваю. Я ухожу в трущобы и берлоги, и, как контраст, высейчас являетесь предо мною. Но вы всегда смеетесь надо мною, как и теперь… —он проговорил это как бы вне себя.

— Никогда, никогда не смеялась я над вами! — воскликнула онапроникнутым голосом и как бы с величайшим состраданием, изобразившимся на лицеее. — Если я пришла, то я из всех сил старалась сделать это так, чтоб вам ни зачто не было обидно, — прибавила она вдруг. — Я пришла сюда, чтоб сказать вам,что я почти вас люблю… Простите, я, может, не так сказала, — прибавила онаторопливо.

Он засмеялся:

— Зачем вы не умеете притворяться? Зачем вы — такаяпростушка, зачем вы — не такая, как все… Ну как сказать человеку, которогопрогоняешь: «почти люблю вас»?

— Я только не умела выразиться, — заторопилась она, — что яне так сказала; это потому, что я при вас всегда стыдилась и не умела говоритьс первой нашей встречи. А если я не так сказала словами, что «почти вас люблю»,то ведь в мысли это было почти так — вот потому я и сказала, хотя и люблю я вастакою… ну, такою общею любовью, которою всех любишь и в которой всегда нестыдно признаться…

Он молча, не спуская с нее своего горячего взгляда,прислушивался.

— Я, конечно, вас обижаю, — продолжал он как бы вне себя. —Это в самом деле, должно быть, то, что называют страстью… Я одно знаю, что япри вас кончен; без вас тоже. Все равно без вас или при вас, где бы вы ни были,вы все при мне. Знаю тоже, что я могу вас очень ненавидеть, больше, чем любить…Впрочем, я давно ни об чем не думаю — мне все равно. Мне жаль только, что яполюбил такую, как вы…