Но что?

Прежде чем ему удается сформулировать ответ на этот вопрос,до его ноздрей долетает знакомый запах: «Мой грех», духи, которыми его женапользовалась в особые вечера, когда хотела подать ему особый знак. Жаворонок,так он называл ее в эти вечера, когда в комнате царила темнота и они не ощущалиничего, кроме запахов, гладкой кожи и друг друга.

Жаворонок.

— Думаю, мне уже хватит, — говорит Генри. — Сегодня я ещедолжен поработать. Но я собираюсь обдумать ваше предложение. Серьезно обдумать.

— Нет-нет-нет, — отвечает Пенниман, и по колебаниям воздухаГенри может сказать, что тот трясет пальцем у него под носом. Генри задаетсявопросом, а как бы отреагировал Пенниман, если бы он, Генри, внезапнонаклонился вперед и откусил мотающийся палец по вторую фалангу… Если бы Генрипоказал Пенниману гостеприимство округа Каули. В манере, присущей Рыбаку. Скольгромко закричал бы Пенниман? Так же, как Литтл Ричард перед инструментальнойпаузой в «Тутти-Фрутти»? Или потише?

— Вы не можете уйти, пока я здесь, — продолжает мистерЯ-Толстяк-Но-Это-Ничего-Не-Значит. — Я — ваш водитель, знаете ли. — Он уже начетвертом стакане спиртного, так что язык у него чуть заплетается.

«Друг мой, — думает Генри, — я скорее вставлю зонтик себе Взадницу, чем сяду в автомобиль, за рулем которого будешь ты».

— Между прочим, могу, — отвечает Генри елейным голосом.

У Ника Эвери, бармена, сегодня праздник: толстяк дал емупятерку за переключение каналов, слепой — тоже пятерку, пока толстяк отлучалсяв туалет, чтобы вызвать такси.

— Что?

— Я сказал: «Между прочим, могу». Бармен?

— Водитель вас ждет, сэр, — отвечает Эвери. — Минуты две какподъехал.

Слышится скрип: Пенниман поворачивается на стуле. Генри неможет увидеть, как хмурится толстяк, глядя на такси, стоящее у гостиницы, ночувствует это.

— Послушайте, Генри, — говорит Пенниман. — Думаю, вы чего-тоне понимаете. Есть звезды спортивного радиорепортажа, конечно же, есть, вродеТони Кронхайзера, гонорар которых исчисляется шестизначными числами, но вы в ихчисло не входите. Дверь туда для вас закрыта. Но я, друг мой, отменный швейцар.Отсюда следует, если я говорю, что мы должны пропустить еще по одной, тогда…

— Бармен, — говорит Генри, потом качает головой. — Не могу яназывать вас барменом. Хэмфри Богарту это подходит, а мне — нет. Как вас зовут?

— Ник Эвери, сэр. — Последнее слово слетает автоматически,но Эвери никогда бы не произнес его, обращаясь к толстяку, ни за что на свете.Оба посетителя дали ему по пятерке, но тот, что в черных очках, — джентльмен. Идело не в том, что он слепой, это состояние души.

— Ник, кто еще в баре?

Эвери оглядывается. В одной из кабинок двое мужчин пьютпиво. В холле коридорный говорит по телефону. За стойкой никого, кроме эти двухмужчин: один — подтянутый, хладнокровный и слепой, второй — толстый, потный,готовый выйти из себя.

— Никого, сэр.

— Здесь нет… дамы?

Он едва не спросил: «Жаворонка? Здесь нет Жаворонка?»

— Нет.

— Слушайте сюда, — говорит Пенниман, и Генри думает, что завсю жизнь не встречал человека, столь непохожего на «Литтл Ричарда» Пеннимана.Этот тип белее Моби Дика… и, наверное, таких же габаритов. — Нам есть чтообсудить. Если только вы не хотите сказать, что мое предложение вас незаинтересовало.

«А такого просто не может быть, — сообщает внутренний голосПеннимана сверхчувствительным ушам Генри. — Мы говорим о том, чтобы поставитьпечатный станок в твоей гостиной, дорогуша, аккурат рядом с телевизором, а оттаких предложений не отказываются».

— Ник, а вы не чувствуете запаха духов? Очень легких истаромодных. Вроде «Моего греха»?

Пухлая рука падает на плечо Генри, как грелка с горячейводой.

— Грех, старина, в том, что вы отказываетесь выпить со мнойеще по одной. Даже слепой видит…

— Я бы советовал вам убрать руку, — говорит Эвери, и,возможно, уши Пеннимана различают нюансы, потому что рука тут же покидает плечоГенри.

Но тут же другая, холодная рука приходит на смену первой,ласково касается шеи Генри и исчезает. Генри втягивает воздух. С ним в ноздрипопадает аромат духов.

— Вы не чувствуете запаха духов? — В голосе Генри слышнамольба. Прикосновение руки к шее он может принять за осязательную галлюцинацию.Но нос никогда его не подводил.

До этого момента.

— Извините, — отвечает Эвери. — Я чувствую запахи пива…арахиса… джина, который выпил этот человек, его лосьона после бритья..

Генри кивает. Лампы за стойкой бара отражаются от его черныхочков, когда он поднимается со стула.

— Я думаю, вы хотите еще выпить, друг мой. — В голосеПеннимана слышится вежливая угроза. — По последней, чтобы отпраздновать нашусделку, и я отвезу вас домой на моем «лексусе».

Генри чувствует духи жены. Он в этом уверен. И именно рукажены коснулась его шеи. Но внезапно его мысли переключаются на Морриса Розена…Морриса, который хотел, чтобы он послушал «Куда ушла наша любовь» в аранжировке«Грязной спермы», чтобы потом Генри прокрутил песню в передаче Висконсинскойкрысы. Моррис Розен, в обгрызанном ногте которого больше тактичности, чем вовсем этом толстяке.

Он кладет руку на предплечье Пеннимана. Улыбается в лицо,которое не видит, и чувствует, как расслабляются мышцы под его ладонью.Пенниман решил, что все будет, как ему и хотелось.

— Вы возьмите мой стакан, — Генри предельно вежлив, — ивместе со своим засуньте себе в толстую прыщавую задницу. А если хотите, чтобыони оттуда не выскочили, подожмите своим концом.

Потом поворачивается и быстрым шагом направляется к двери,на всякий случай выставив перед собой руку. Ник Эвери хлопает в ладоши, ноГенри едва слышит аплодисменты, да и о Пеннимане больше не думает. Все егомысли занимает аромат «Моего греха». Он чуть слабеет, когда Генри выходит вжаркий воздух второй половины дня… но разве не знакомый вздох он слышит рядом слевым ухом? Тот самый вздох, который иной раз издавала жена после любовныхутех, перед тем как заснуть?

Его Рода? Его Жаворонок?

— Эй, такси, — кричит он с тротуара под навесом.

— Здесь, приятель… ты что, слепой?

— Как летучая мышь, — отвечает Генри и идет на голос. Онприедет домой, нальет стакан чаю, положит ноги на стол и прослушает эту чертовузапись разговора по линии 911. Может, отсюда и эта нервозность, от сознания,что придется сидеть в темноте и слушать голос людоеда, убийцы детей? Должнобыть, отсюда, потому что у него нет причины бояться Жаворонка, не так ли? Еслибы она решила вернуться, вернуться и преследовать его, она бы преследовала егос любовью.