— Нет, не поверю, — примирительно сказала Мелани иснова погладила его по голове. — Она поправится. Будет вам, капитанБатлер! Не надо плакать! Она поправится.

Месяц спустя Ретт посадил в поезд, шедший в Джонсборо,бледную худую женщину. Уэйд и Элла, отправлявшиеся с нею в путь, молчали и незнали, как себя вести при этой женщине с застывшим, белым как мел лицом. Онижались к Присси, потому что даже их детскому уму казалось страшным холодноеотчуждение, установившееся между их матерью и отчимом.

Скарлетт решила поехать к себе в Тару, хотя еще и была оченьслаба. Ей казалось, что она задохнется, если пробудет в Атланте еще один день;голова ее раскалывалась от мыслей, которые она снова и снова гоняла попротоптанной дорожке, тщетно пытаясь разобраться в создавшемся положении. Онабыла нездорова и душевно надломлена; ей казалось, что она, словно потерявшийсяребенок, забрела в некий страшный край, где нет ни одного знакомого столба илизнака, который указал бы дорогу.

Однажды она уже бежала из Атланты, спасаясь от наступавшейармии, а теперь бежала снова, отодвинув заботы в глубину сознания с помощьюстарой уловки: «Сейчас я не стану об этом думать. Я не вынесу. Я подумаю обэтом завтра, в Таре. Завтра будет уже новый день». Ей казалось, что если толькоона доберется до дома и очутится среди тишины и зеленых хлопковых полей, все еебеды сразу отпадут, и она сможет каким-то чудом собрать раздробленные мысли,построить из обломков что-то такое, чем можно жить.

Ретт смотрел вслед поезду, пока он не исчез из виду, и на лицеего читались озадаченность и горечь, отчего оно выглядело не очень приятным.Ретт вздохнул, отпустил карету и, вскочив в седло, поехал по Плющовой улице кдому Мелани.

Утро было теплое, и Мелани сидела на затененном виноградомкрыльце, держа на коленях корзину с шитьем, полную носков. Она смутилась ирастерялась, увидев, как Ретт соскочил с лошади и перекинул поводья через рукучугунного негритенка, стоявшего у дорожки. Они не виделись наедине с тогострашного дня, когда Скарлетт была так больна, а он был.., ну, словом.., такужасно пьян. Мелани неприятно было даже мысленно произносить это слово. ПокаСкарлетт поправлялась, они лишь изредка переговаривались, причем Мелани всякийраз обнаруживала, что ей трудно встретиться с ним взглядом. Он же в таких случаяхвсегда держался со своим неизменно непроницаемым видом и никогда ни взглядом,ни намеком не дал понять, что помнит ту сцену между ними. Эшли как-то говорилМелани, что мужчины часто не помнят, что они делали и говорили спьяну, и Меланимолилась в душе, чтобы память на этот раз изменила капитану Батлеру. Ейказалось, что она умрет, если узнает, что он помнит, о чем он тогда ей говорил.Она погибала от чувства неловкости и смущения, и вся залилась краской, пока оншел к ней по дорожке. Но наверно, он пришел лишь затем, чтобы спросить, неможет ли Бо провести день с Бонни. Едва ли он столь плохо воспитан, чтобыявиться к ней с благодарностью за то, что она тогда сделала?

Она поднялась навстречу ему, лишний раз не без удивленияподметив, как легко он движется для такого высокого крупного мужчины.

— Скарлетт уехала?

— Да. Тара пойдет ей на пользу, — с улыбкой сказалон. — Иной раз я думаю, что Скарлетт — вроде этого гиганта Антея, которомупридавало силу прикосновение к матери-земле. Скарлетт нельзя долго расставатьсясо своей красной глиной, которую она так любит. А вид растущего хлопка кудабольше поможет ей, чем все укрепляющие средства доктора Мила.

— Не хотите ли присесть? — предложила Мелани,дрожащей от волнения рукой указывая на кресло. Он был такой большой и в нем таксильно чувствовался мужчина, а это всегда выводило Мелани из равновесия. Вприсутствии людей, от которых исходила подобная сила и жизнестойкость, онаощущала себя как бы меньше и даже слабее, чем на самом деле. Мистер Батлер былтакой смуглый, могучий, под белым полотняным его пиджаком угадывались такиемускулы, что, взглянув на него, она немного испугалась. Сейчас ей казалосьневероятным, что она видела эту силу, эту самонадеянность сломленными. Идержала эту черноволосую голову на своих коленях!

«О господи!» — подумала она в смятении и еще большепокраснела.

— Мисс Мелли, — мягко сказал Ретт, — моеприсутствие раздражает вас? Может, вы хотите, чтобы я ушел? Прошу вас, будьтесо мной откровенны.

«О!» — подумала она. — Значит, он помнит! И понимает,как я растеряна!» Она умоляюще подняла на него глаза, и вдруг все ее смущение исмятение исчезли. Он смотрел на нее таким спокойным, таким добрым, такимпонимающим взглядом, что она просто уразуметь не могла, как можно быть такойглупой и волноваться. Лицо у него было усталое и, не без удивления подумалаМелани, очень печальное. Да как могло ей прийти в голову, что он столь плоховоспитан и может затеять разговор о том, о чем оба они хотели бы забыть?«Бедняга, он так переволновался из-за Скарлетт», — подумала она и,заставив себя улыбнуться, сказала:

— Садитесь же, пожалуйста, капитан Батлер. Он тяжелоопустился в кресло, глядя на нее, а она снова взялась за штопку носков. —Мисс Мелли, я пришел просить вас о большом одолжении, — он улыбнулся, и уголкиего губ поползли вниз, — и о содействии в обмане, хоть я и знаю, что вамэто не по нутру.

— В обмане?

— Да. Я, в общем-то, пришел поговорить с вами об одномделе.

— О господи! В таком случае вам надо бы повидатьмистера Уилкса. Я такая гусыня во всем, что касается дел. Я ведь не такаяшустрая, как Скарлетт.

— Боюсь, что Скарлетт слишком шустрая во вредсебе, — сказал он, — и как раз об этом я и намерен с вами говорить.Вы знаете, она снова точно бешеная возьмется за свою лавку и за эти своилесопилки — признаюсь, я от всей души желаю, чтобы обе они как-нибудь ночьювзлетели на воздух. Я боюсь за ее здоровье, мисс Мелли.

— Да, она слишком много взвалила на себя. Вы должнызаставить ее отойти от дел и заняться собой. Он рассмеялся.

— Вы знаете, какая она упрямая. Я не пытаюсь дажеспорить с ней. Она как своенравный ребенок. Она не разрешает мне помогать ей —не только мне, но вообще никому. Я пытался убедить ее продать свою долю влесопилках, но она не желает. А теперь, мисс Мелли, я и подхожу к тому делу, поповоду которого пришел к вам. Я знаю, что Скарлетт продала бы свою долю влесопилках мистеру Уилксу — и только ему, и я хочу, чтобы мистер Уилкс выкупилу нее эти лесопилки.

— О, боже ты мой! Это было бы, конечно, очень славно,но… — Мелани умолкла, прикусив губу. Не могла же она говорить с посторонним оденьгах. Так уж получалось, что хоть Эшли и зарабатывал кое-что на лесопилке,но им почему-то всегда не хватало. Мелани тревожило то, что они почти ничего неоткладывают. Она сама не понимала, куда уходят деньги. Эшли давал ейдостаточно, чтобы вести дом, но когда дело доходило до каких-то дополнительныхтрат, им всегда бывало трудно. Конечно, счета от ее врачей складывались визрядную сумму, да и книги, и мебель, которую Эшли заказал в Нью-Йорке, тоженемало стоили. И они кормили и одевали всех бесприютных, которые спали у них вподвале. И Эшли ни разу не отказал в деньгах бывшим конфедератам. И…