что это может быть тяжело, но с тех пор прошёл уже целый год, и ты... Могла бы просто жить дальше. В конце концов, с тобой ведь не произошло ничего страшного...

— Максим, ты не понимаешь! — друидка стряхнула мою руку и отстранилась. — Я... Я так надеялась забыть, но оно... Приходит вновь. Я хотела, чтобы это прошло, но оно... Словно рвётся наружу. Не хочу говорить, но оно словно жжёт изнутри.

Я вздохнул:

— Не расскажешь?

Димеона взглянула на меня удивлённо:

— А... А можно?

— Конечно.

Девушка вздохнула.

— Хорошо, — сказала она после паузы. — Я попробую. Видишь ли... В тот день, когда к нам пришли дикари... Меня в Храме не было, я была в Роще. Упражнения, медитация... Ещё кое-что. В общем, я была там — и вдруг слышу крики. Прибежала... Их четверо. Двое держат Мелиссу, третий на ней платье режет. Кровь. Крики. Картина не для слабонервных. Я, конечно, на них — но что я могу? Удар в солнечное сплетение — и вот я уже лежу на земле, кровью кашляю. Игрушка. Отложена на потом, когда с Мелиссой будет покончено...

Друидка смотрела куда-то вдаль.

— В общем, в тот день я, наконец, поняла, что такое настоящая злость. Раньше я тоже сердилась, но как может сердиться девчонка? Крики, сопли... А в тот день я разозлилась по-настоящему. Он ударил в живот — я упала. Из меня вышел дух — я бы не смогла... Не поднялась бы, если б не это. Но я поднялась — поднялась и ударила. Он повернулся спиной, он думал, что со мной больше не будет проблем. Я ударила. Он упал, как подкошенный... Замертво. Упал — и больше никогда не вставал. Никогда!..

Кулаки нимфы сжались, губы побелели.

— Второй удар — снова труп. От плеча до плеча. Я отрезала ему голову. Понимаешь? Когтями. У меня были когти? Не знаю. Не помню. В тот момент я об этом не думала — я тогда убивала. У меня не было времени думать — только злость. Только Сила. Третий... Он пробовал защищаться, так что с ним я провозилась чуть дольше — секунды две. Он так кричал, так кричал!.. А потом лежал мёртвый. Он хотел закричать ещё громче, но не смог, когда я впилась ему в глотку. Не успел... Вкус крови. Попало в глаза. Солоноватый. И тёплая. Я старалась забыть... Я всё помню.

Друидка поднялась и сделала два неверных шага куда-то в сторону.

— Я всё помню, — продолжала она с жадностью, дрожа, словно бы боясь пропустить хоть кусочек истории. — Это было давно, почти год назад, но я всё помню так, словно это было вчера или даже сегодня. Я впилась в глотку третьему — и я не размыкала зубов, пока он не затих. Лужа крови. Ничего личного. Ни чувств, ни эмоций — только злость. Убивать. Не зверь, не охотник... Когда я убила третьего, четвёртый уже убегал. Самый наглый. Это он резал на Мелиссе одежду. Смеялся... Кровь. Раны. Глубокие, до кости. Не пускать, только смерть. Там была и Мелисса, но я об этом не думала — ни о чём я в то время не думала, лишь одна мысль: убить. Он бежит — значит, я догоняю. Игра. И потом, так ведь интереснее, так ведь будет лучше ему: если я догоню, он умрёт, почти сразу умрёт. Не так интересно. Не этого он заслужил. Он должен сперва настрадаться — за всё! За меня, за Мелиссу, за злобу, за боль, за многих других, о которых я, может, не знала... Я иду по пятам — он бежит. Я всё ближе. Игра. Я вою, рычу. Он в припадке. В лесу. Заблудился. Насквозь. Через бурелом. По болоту. Я — следом. Я — рядом. Я — тень. Со всех сторон от него. Он не должен был останавливаться, он должен был думать, что, едва остановится, он погибнет. Всё время бежать. Всё время от меня убегать. Он думал, что меня можно убить... Не знаю, наверное, можно, но не тогда. Не такую меня. Не тем, что у него с собой было... Слишком уж много злости. Если бы он выпил всю мою кровь, я всё равно продолжала бы за ним бежать на одной чистой злости. Умерла бы только потом. Но он не убил. Не спастись. Я настигну.

Солнце было по-вечернему низким, но, похоже, не двигалось. Я был благодарен магам, державшим время: на залитой последним золотым светом поляне слушать такую историю было, несомненно, намного лучше, чем в тёмном лесу.

— Три дня, — говорила юная жрица. — Три дня я гонялась за ним. Он не спал и не ел, не мочился, не пил... Только страх. Я тоже. Лишь погоня. К концу третьего дня он вязнет в болоте. Он тонет, он бултыхается, он кричит, он почти задохнулся от страха — и вот тогда появляюсь я. Не спрятаться. Не убежать. Одним ударом лишить его жизни было бы слишком просто — нет, я приближаюсь и начинаю жрать его живьём. Представляешь? Я съела его живьём. Гнус, топь, ужас и я. Ужасная смерть. Заслужил.

Димеона остановилась, чтобы перевести дух. Дышала она тяжело. Мне было не по себе от её интонаций.

— И вот, когда четвёртый погиб, — продолжала друидка. — Когда я насладилась последней каплей его нечестивой крови — не смотри так, я правда тогда наслаждалась! — когда я исполнила песнь, возвещая, что так будет с каждым, когда я снова взглянула на свои руки, на шерсть, на то, где я, кто я и что сделала... Только тогда я, наконец, поняла, чем стала. Поняла, чем стала, — упала тогда на колени — всё там, прямо в грязь — и молилась, молилась истово, очень ревностно, очень искренне, очень правдиво... Я не желала быть тем, чем