В центре внимания Новаковского был Петр Тарасов:

Вы знаете, что Тарасов вскоре после убийства Кирова был арестован. Перед этим он был комиссией по чистке исключен из рядов партии в связи с разоблачением его как двурушника. Это было доказано его беседой с отдельными товарищами, которые подали заявление в комиссию по чистке. После этого исключения Тарасов, вы знаете, возмущался, пытался доказать неправильность этого исключения, искал себе сочувствующих, а после ареста написал в своих показаниях, что вплоть до ареста ни политически, ни организационно не разоружился, оставаясь вплоть до ареста на тех же позициях, на которых он стоял и в 1927, и в 1928 гг. Это одно уже говорит о ценности всех этих заверений и показаний.

Мало того, Тарасов еще заявил,

…что он не был одиноким в нашей организации, а что вокруг него и некоторых других группировалась, правда, небольшая, ничтожно малая, но все-таки группа людей, которые тем более опасны в наших условиях, что эта группка занимала командные посты на нашем заводе и поэтому, естественно, имела в своих руках возможность это влияние соответствующим образом использовать. Что установлено? Установлено, что группа людей – Тарасов, Нарыков, Батиков, Петровский, Штифанова и некоторые другие, <…>, с того момента, как приехали на площадку, собирались почти в одном и том же кругу лиц с некоторыми вариациями для маскировки под разными благовидными и неблаговидными предлогами, причем на всех этих собраниях, вечеринках, основным стержнем всех этих разговоров это было муссирование, разжигание недовольства против партии по разным поводам.

Пытаясь собрать вновь свой оппозиционный кружок, Тарасов вернулся к старым методам вербовки. «Вы можете встретить примерно такие разговоры – почему это партия относится так недоверчиво к бывшим оппозиционерам, вот, мол, люди работают, а партия все-таки им не доверяет, чуть ли не преследует. <…> Такие разговоры имели целью приблизить к себе побольше людей, которые в свое время боролись против партии». Недавний житель Сталинска, Новаковский, уже успел наслышаться споров насчет бесхозяйственности и завышенных норм. «Оказывается, что и это присовокуплялось к тому, чтобы разжигать против партийного руководства недовольство, распространяя и обобщая эти факты уже за пределами Сталинска». Одним словом, «Тарасов показывает, что в этой группе, в этой среде можно было совершенно свободно разговаривать, не боясь того, что эти разговоры выйдут за пределы этой среды»[1042].

Новаковскому хотелось «характеризовать некоторые персонажи» как можно глубже, как можно подробней, «чтобы слушателям еще более ярко, еще более ясно вырисовалась картина деятельности этой группы». Важно, например, было сказать пару слов о Бабчине или о Штифановой – самых близких к Тарасову заговорщиках: «Я его [начальника школы ФЗУ Александра Савельевича Бабчина] выделил потому, что как будто бы по его собственному заявлению, по мнению товарищей, он в свое время в Ленинграде между XIV и XV съездами вел как будто бы даже борьбу против зиновьевской оппозиции. По всем данным проистекает, что во всех этих беседах, узких беседах на их широких вечеринках с привлечением, так называемых, декоративных фигур из таких преданных большевиков, но которые хлопали ушами, и Бабчин являлся непременным соучастником всех этих бесед. Как вы знаете, это человек очень грамотный, развитой, разговорчивый, может в минуту слов 500 выпустить, подвижной, поэтому он был, понятно, этой группе полезен». Этот выдвиженец «занимался очковтирательством», соглашались работники доменного цеха: когда его посылали воевать с кулаками, «то он распускал слухи, что больше заготовлять нечего – с деревни все соки выжали»[1043].

В глазах Новаковского случай тридцатилетней Анисьи Григорьевны Штифановой из планового отдела был еще более вопиющим:

Кто такая Штифанова? Она жительница Москвы, которая почему-то якобы по ее объяснению из‑за материальных затруднений выехала в Сталинск. Член партии, но приехала без путевки. Теперь совершенно точно установлено, что она <…> работала в Мундыбаше, чистку прошла в Москве. Будучи исключенной первичной комиссией по чистке, она каким-то образом восстановлена в последующей комиссии. Когда Горно-Шорская организация получила сведения, что отец ее бывший торговец, чего она и сама не отрицает, расстрелян в 1921 г. как белогвардеец, Горно-Шорский райком постановил поставить ее на перечистку. Она попросила: дайте мне срок, я докажу, что это не так, поехала и очутилась неизвестно каким путем в заводоуправлении, нося партбилет.

Штифанова демонстрировала порыв, готовность доказать свою преданность делом, но это были уже устаревшие доказательства лояльности.

Теперь в виде отступления, как у нас иногда принимают коммунистов, числят коммунистами и ставят на работу. Это в данном случае сыграло большое значение. Приехал член партии с партбилетом без карточки, числится коммунистом. <…> Так вот, эта Штифанова сейчас арестована и вот интересно обрисовать коротко эту фигуру. Нужно признать, что основным лозунгом всех двурушников является молчать, молчать и молчать, молчать до крайности. И все эти люди, они эту тактику великолепно усвоили и твердо ее проводят – не знаю, не помню.

Тут чувствовалась директива Зиновьева:

Отсидеться! Отсидимся! Подождем! Посмотрим! Не окажется ли, что время работает на «нас»! Не наткнутся ли «они» (т. е. ЦК) на такие трудности, которые заставят партию обратить свои взоры к нам. Отсидеться – сохранить себя как группа, которая стоит в стороне, не беря на себя ответственности за линию ЦК. Мы пишем официальные заявления о согласии с генеральной линией партии, но мы «утешаем» себя тем, что все, кому это интересно, узнают по беспроволочному телеграфу: это из-под палки![1044]

Новаковский спрашивал себя:

«Было такое письмо?». «Нет, не было». «Как же не было, вот такой-то говорит, что было?». «Допускаю, возможно, что и было». Также и Штифанова сейчас, когда она очутилась не в особенно для нее приятном месте, она заявляет такую штуку: «Так как мне надоело двурушничать, меня обязали быть двурушником, лгать, обманывать партию, притворяться верным членом партии и т. д. Мне, говорит, так надоело, что я прямо заявляю, что я была участником зиновьевской группы и остаюсь им»[1045].

Новаковский недоумевал: как сумела Штифанова перейти в заводоуправление

…фактически без партийного документа? Спрашивается у секретаря этой парторганизации заводоуправления, что является основным документом, партийным паспортом – это учетная карточка, без учетной карточки пусть у него будет 10 билетов в кармане, он не является членом партии. Вот, заинтересовался ли секретарь этой парторганизации, что у них появился какой-то человек без учетной карточки? Не заинтересовался до сегодняшнего дня и считал и считает его как члена партии.

«Она не числилась, и мы не считали», – перебила выступающего секретарь парткомитета заводоуправления Роза Яковлевна Гендина.

«Как не числилась? – воздевал руки к небу Новаковский. – Она у вас стоит на учете в первичной организации, тем более