ведь она попала в ваш аппарат через Петровского». Петр Георгиевич Петровский работал заместителем начальника в Тельбесском рудоуправлении. По информации горкома, это он рекомендовал Штифанову начальнику комбината Краскину, сумевшему создать вокруг себя «целое гнездо вредителей». «По рекомендации Петровского она попала к вам, но чтобы заинтересоваться этим делом – этого у вас нет. Так что не только борьба на производстве, основное – борьба на идеологическом фронте должна быть у каждого члена партии, тем более должна быть бдительность в отношении к людям с темным прошлым».

На столе Новаковского накапливались разоблачительные заявления. Процитируем одно из них – о Штифановой и Петровском: «Гнусное предательство» этих «последышей троцкистско-зиновьевской оппозиции» рядовые коллективы Кузбасса и округи встречают «волной гнева». Штифанова – «законченный тип фашиста» – пыталась «…клеветой на большевистскую власть прощупать возможную почву для своей отвратительной деятельности. <…> Обманным путем вернув себе партбилет, она едет по заданию подпольного московского центра в Западную Сибирь для продолжения своей гнусной деятельности». Без ведома партийного комитета «организует кружок марксистско-ленинского воспитания и <…> осторожно вербует своих слушателей, помня, что это первая ступень к возможности создать организацию. <…> Штифанова окрепла и распустила свои крылья. Она парила с высоты, как хищная птица, выбирала себе жертву».

Знающий эту оппозиционерку коммунист характеризовал «истинную личину Штифановой, закончившей Плехановский институт и уезжающей из Москвы с потрепанными крыльями, как тварь, которой „не до жиру, лишь бы живу быть“».

То, что «подлые изменники делу социалистического строительства, направившие пулю в сердце Сергея Мироновича, – разоблачены», относилось, по мнению доносителя, в той же мере и к Петровскому. За свое «вредительское руководство» тот, как и Штифанова, мог ожидать «суровой кары диктатуры пролетариата». «Упорно молчат все те, кто давал на чистке партии отличную характеристику Петровскому как работнику. Они не пришли и не признали ошибки, или умолчали». Но кто не знает, что после назначения Петровского «на руднике начинается вредная штурмовщина, хищническое ка-ние [нрзб.] руды, и кривая добычи ползет вверх, а затем резко падает вниз. План не выполняется из месяца в месяц»[1046].

В связи с этим Новаковский хотел

…проиллюстрировать один факт, особенно для нас теперь интересный в свете московско-ленинградских событий. С ней [Штифановой] провелась беседа насчет террористов, примерно в таком духе: «Как вы смотрите на террористический акт, который был совершен ленинградской зиновьевской группой». Отвечает: «О том, что оппозиции нужно становиться на путь террора, этот вопрос перед собой я еще не ставила». Видите ли, марксист она, еще не ставила, не получила соответствующих директив, так что, если группа решит или какой-нибудь центр, поскольку московско-ленинградский ликвидирован, она тогда в зависимости от этого будет действовать. «Чем объясняется этот террористический акт?». «Я уже сказала, что это акт отчаяния оппозиции, это бесспорно, неудачный акт, если становиться на такую точку зрения, и если можно катиться, так уж делать до конца». Вопрос: «Убивать, так убивать Сталина?». «Да. В Ленинграде с убийством Кирова получилось так, что эффект не стоит затрат, а если бы был совершен террор над товарищем Сталиным, это было бы лучше, мы, может быть, получили тогда удовлетворение. Для вас понятно, что основная фигура, против которой мы бьем – это Сталин». И дальше: «Я бы хотела, чтобы Сталин был убран не как герой террористического акта, а чтобы он сам сошел со сцены, забытый богом и людьми. Партия с своей политикой должна потерпеть полнейшее политическое банкротство, тогда за это расплачиваться будет Сталин». Вы видите, вот какой путь для нее был приемлемый, но так как этого нет, то террористический акт не является вовсе уже таким плохим актом, причем, если убивать, так убивать вождя сразу.

Новаковский обличал: «Вот вам омерзительный тип одной из участниц группы в нашем городе. Это, по-моему, характеризует ее окружение, этого активного террориста, активного контрреволюционера, который, бесспорно, был направлен сюда для определенной работы».

Находясь в окружении Тарасова и его сподвижников, «естественно, эта самая Штифанова, все эти взгляды как-то обсуждались, как-то прорабатывались в порядке практических мероприятий, они должны были получить свое отражение в этой группе и получали на всех этих событиях».

Под конец своего выступления Новаковский нашел нужным указать еще на несколько обстоятельств:

Первое. Как вы видите в свете показаний двух членов этой группы, наиболее ярких, Тарасова и Штифановой, видите, что группа была, бесспорно, контрреволюционная и первый метод их это двурушничество, двурушничество во всех видах, при всех возможностях, во всех случаях. Об этом партия знала и раньше и по ряду фактов Москвы, Ленинграда и других городов. Мы еще раз получили подтверждение здесь у себя в Сталинске, что этот метод является основным сейчас для контрреволюционных антипартийных антисоветских групп.

Второе: эти группы работают чрезвычайно осторожно, что называется, шаг за шагом, соблюдая величайшую конспирацию, прибегая к самым разнообразным методам. Вот, скажем, излюбленнейшим методом перечисленной мной группы были вечеринки, вечеринки первого мая, вечеринки 7 ноября, вечеринки в день рождения, в день смерти, чего угодно, вечеринки и вечеринки, и приглашения на эти вечеринки, помимо членов своей группы, людей, которых ни в чем нельзя заподозрить. Вот такое завуалирование этих самых собраний под видом невинных собеседований, невинных встреч.

Фактически же на этих встречах шла «комнатная обработка» друг друга[1047].

Активность подпольщиков оставалась незамеченной в силу неправильно расставленных приоритетов: «Зачастую мы переоценивали производственные стороны деятельности того или другого человека, забывая о его политической характеристике, о его отношении к политике партии, и это тоже служило, между прочим, им на пользу, а нам во вред». Рабочий уже не мог оставаться просто рабочим: политика вытесняла экономику, так как субъект освобождался от детерминизма. Апелляция к классу также утратила свое действие: «Отсюда вытекает для нас обязанность хорошенько продумать, прочувствовать методы борьбы этой контрреволюционной группы, чтобы нам и разоблачить, чтобы уметь вовремя вскрывать их деятельность, вытаскивать за ушко да на солнышко».

Тов. Громов из комиссии партийного контроля (КПК) также настаивал на преобладании политического момента в оценке человека:

С отдельными товарищами приходилось говорить об этих лицах, и что же, на производстве они работают великолепно. Взять Штифанову, она в своих показаниях говорит, что она работала неплохо на производстве, отдавалась производству в течении 5 лет, это она ставит себе не в заслугу, а в минус, что она так делала. Члену партии недостаточно хорошо работать только на производстве, но нужно активно участвовать в партийной жизни и тем показать свое партийное лицо. На производстве работают и беспартийные, работают преданно, болеют за производство. Но для партийца этого недостаточно, член партии должен стоять в авангарде, вести за собой массу и, если замечают за тем или другим товарищем тот или иной