спеши скидываться на урну, малой. Я почти уверен, что переживу тебя, если буду хорошо себя вести.

– Влад, – я тихо посмеялся. – Ты не умеешь хорошо себя вести.

Его улыбка, наконец, померкла:

– Это правда. Не умею.

Мы замолчали. Он потянул ко мне руку.

– Не трогай его, – раздалось за моей спиной.

Энтроп скривился. «Началось», – прошептал я и, все так же подпирая стену, перевернулся на другой бок. Встретившись со мной взглядом, Ольга изумленно моргнула, но тут же поджала губы. Не надо было быть именитым детективом, чтобы раскрыть мое преступное состояние.

– Тебе же через четыре часа… – начала она и осеклась. – Это глупо. И очень не вовремя.

Я развел руками:

– Вот такой я глупый и несвоевременный.

Ольга помрачнела, потому что имела в виду другое. Да. В этом был весь смысл.

– Выметайся, – переключилась она на Влада.

– Его не следует сейчас оставлять одного, – спокойно ответил энтроп.

– Разберемся. – Она сделала первый предупредительный шаг.

– Да брось! Если бы я хотел причинить ему вред, мы бы не вернулись.

Ольга шаркнула вторым, подготовительным:

– Крайне неубедительный довод.

Я догадывался, что третий шаг станет решающим, возможно, дойдет до Дедала и официального конвоя на выход, а потому все по той же стеночке вернулся к Владу и сообщил:

– Я в порядке. Жаль только, что тебе тащиться обратно.

Энтроп смотрел темно и с сомнением.

– Скоро все кончится, – пророчески молвил он.

Это сработало. Ольга заколебалась:

– Она мертва?

– Не знаю. Мы больше не вместе. Но если нет, осталось совсем немного. И кто-то, уверен, проведет это время с умом.

Я ожидал, что Влад продолжит торговаться, но он нарочито вздохнул, изображая сожаление, и вернулся ко мне:

– Ложись спать, малой. Давай я тебе шубку оставлю. Обними выпотрошенного единорожка и сразу засыпай. Договорились?

Я кивнул, не понимая сквозящей в его просьбе тревоги. Все же хорошо. Нам было весело. И даже если он уйдет, ничего не случится. Я в безопасном месте. Он, конечно, не очень, но похоже ники взаправду взяли перерыв, так что…

Тяжесть шубы сбила меня с мысли, пошатнув и без того хрупкое телесное равновесие.

– Включи нас завтра с девчулями в деловое расписание. Только не затягивай, я планировал успеть на военный переворот где-нибудь в Сахеле, – Влад посмотрел на Ольгу и снисходительно пояснил. – Ежегодная забава.

Она фыркнула. Он выкривил ответную улыбку и откланялся. Мы провожали энтропа в молчании, предвещающем унылую воспитательную беседу. Однако он исчез за поворотом, а я по-прежнему не слышал обвинений и, решив провести ожидание с пользой, пополз мимо Ольги искать комнату.

– Поговорим утром, – обронила она.

– Окей, – откликнулся я. – Ты главная.

Вползая в смутно знакомую дверь, я не стал разбираться дальше. Главное, что там была кровать, темный прогал ванной и никого постороннего – программа-минимум для тех, кому вставать через четыре часа. Упав на подушки, я укрылся шубой и закрыл глаза.

И открыл их очень, очень быстро, чувствуя, как сердце колотилось о матрас.

В горле стоял ком. Я подумал, что меня тошнит и дернулся в ванную. Там закашлялся, согнувшись над раковиной. Но спазм остался внутри. Я судорожно, мелко задышал. Это было похоже на панику. На приступ астмы, которой у меня никогда не было. Голова плыла, щеки горели. Я коснулся их. И, застыв, посмотрел в зеркало.

– О нет… Нет, нет, нет…

Я захлопнул дверь. Дернул щеколду. До упора выкрутил вентили, сначала у раковины, потом над ванной, и вода оглушительно загрохотала о керамику. Сдернув с крючка полотенце, я забил им щель между дверью и порогом. Сел. Отполз под раковину. Вытер щеки.

Стены гудели. Напор разносил водопровод. Я слушал воду, слушал трубы и кафель, и думал, что все в порядке. Я в порядке. Мир в порядке. Ком в горле туго распустился, превращаясь в звук. Я зажал его ладонью. Потому что был в порядке. Ладонь накрыла ладонь. С остальными тоже все было окей. Просто людям не нужны причины, чтобы бросать других людей. Им нужны причины этого не делать. И поскольку в целом мире ни у кого не нашлось такой причины для меня – хотя я был в порядке, в порядке, в полном порядке – я завалился на бок и громко зарыдал.

Глава 21

Люди убивают людей

Она знает, что должна сломать ключ. Но это требует усилий, а тело и без них оставляет грязь. Если бы ее преследовали, она была бы мертва еще до выхода из леса. Окончательно мертва, имеет в виду она.

Линия руки не в норме, это вообще больше не линия. Но кости волнуют ее в последнюю очередь. Разорванные сосуды – куда существеннее. Она следит по полу, как сбитый олень.

Она находит ванную и включает свет. Замечая зеркало, опускает голову. Ее ведет, она припадает к косяку и несколько раз наступает стопой на пол, проверяя площадь соприкосновения. Из легковушки, с которой она только научилась справляться, тело превратилось в падающий самолет. Она внимательно следит за сводом стопы, выискивая устойчивый угол. Сейчас он все равно что горящий кусок фюзеляжа за окном – говорит о многом.

У раковины она рвет остатки рукава, сует локоть под холодную воду. Считает секунды, множит на потери, вспоминает показатели последних анализов. Она выдерживает оптимальное время и добавляет лишних десять секунд. Затем вправляет кость о край раковины и выключает кран. Красно-бурую пену гулко засасывает в водопровод.

Она подходит к банной стойке, осматривает сложенные полотенца и халат. Скидывает последний, вытягивает из шлевок пояс, затягивает руку выше перелома. Расправляет полотенца, заматывает локоть. Длинного хвоста пояса хватает на узел поверх.

Самолет снова ведет. Она припадает к стойке и ждет. И тянется к последнему полотенцу, чтобы обтереть висок. Она все-таки успела заметить его в зеркале.

Выключив свет, она возвращается в полумрак гостиной. По стенам льют тени с подсвеченных окон. Она знает, что должна сломать ключ, а потом выбраться из заднего окна, оставив дом, как приманку. В движении прятаться лучше всего.

Она поворачивается к двери и замирает.

– Что ты здесь делаешь?

Полумрак гостиной удивленно молчит. Она делает к нему шаг и повторяет. По-настоящему повторяет, без всяких дежа антандю:

– Я просила оставить меня в покое, Михаэль.

* * *

В фонящей дождем полутьме Ариадна пересекла комнату:

– Как ты сюда попал?

Я рассеянно огляделся:

– Мы… кажется, мы приехали за тобой…

Она прошла мимо дивана, на котором мы сидели (сидели же?) и столика, куда Куница складывала грязные полотенца (складывала? или еще нет?)

– Мы давно уехали. Ты спишь.

Я непонимающе посмотрел в окно. Дождь размывал все, кроме света фонарей, отчего-то палящих ярко, резко, как прожекторы.

– Нет, я… Во сне я ничего не чувствую. А сейчас чувствую. Здесь очень холодно.

Ариадна приблизилась – ко мне, к окну, – и на лице ее я различил искажения, которые без заминки назвал бы тревогой, окажись передо мной кто-то другой. Но она сделала еще шаг, уходя из-под прицельного света,