не предполагал, что алкоголь имеет столько цветов.

– Шотландская полоска.

(гренадин, лакричная водка, вишневый сок).

– Бурбонная чума.

(водка, бурбон, вишневый сок, ягоды черешни)

– Небо Кёнигсберга.

– С биттером? – Влад поморщился. – Следующий.

Следующим Берти топил сахар, окрашивая самбуку в карамель. Он отмерял, смешивал, резал, поджигал на завораживающе художественном уровне, отчего я прослушал его все не менее отработанные истории.

– …водку. Или чачу. Все, кроме абсента. Потому что абсент – для тех, у кого больше одной жизни.

На «Бенгальском рассвете» выяснилось, что мне нравится дыня.

– Ты никогда не пробовал дыню? – недоумевал Берти. – Где ты рос?

– На необитаемом острове. Там были только фейхоа.

– Ого… Я никогда не ел фейхоа.

– А я никогда не ел детей.

Мы недоуменно посмотрели на Влада. Тот удивился:

– Разве мы играем не в «я никогда не»? Или это «съедобное-несъедобное»? Если так, фейхоа – хуже падали.

Берти с вызовом взялся за «Бенгаль».

– Почему бы и нет? Я никогда не шантажировал бывших.

– Я никогда не соблазнял любовниц отца.

Довольные друг другом, они скрестили шоты, выпили по половине и взглянули на меня. Голова плыла. Мысли текли сквозь узкие ассоциативные щели.

– Я никогда не целовался с сестрой.

Влад рассмеялся. Берти закатил глаза и снова выпил. Он вырвался вперед задолго до «Бенгаля», а потому, когда Влад перешел к делу, даже не вздрогнул. В тот момент его с нами почти не было.

– Так какого хрена ты меня кинул, лапуль?

Берти задумчиво обтер руки о полотенце, взглянул на меня, и Влада, снова на меня.

– То есть… То, что вы знакомы, это совпадение?

– Самое важное в наших жизнях, – не соврал энтроп. – Но я не улавливаю контекста.

Берти отвел взгляд и тихо, ласково так вздохнул:

– Арина сказала.

– Кто?

– Арина, – повторил он. – Ариадна. Я так ее сокращаю.

– Что ты с ней делаешь? – не понял я.

– А ты как ее сокращаешь? – Он не понял, почему я не понял.

Влад заржал в голос. Он понял сразу за всех.

– Погоди. Не теряй мысль. Снежка – так я ее сокращаю, если кому интересно – Снежка надоумила тебя? Она? Я… Ох, у меня нет воображения, чтобы представить. Как это было? Что она сказала?

– И когда? – беспомощно добавил я.

Берти нахмурился:

– Когда ты ушел к рыжей.

Он снова ткнул меня этим. Я неуверенно посмотрел на Влада. Тот бился в припадке восторга, со стороны похожем на инсульт.

– Мне всегда было очевидно, что вы со странностями, – нехотя продолжил Берти. – Особенно она. Но я думал… Сложно вспомнить, что́ я думал, когда не знал всей хрени про… – Он кивнул в сторону Влада. – Анорексия? Булимия? Наверное. Из-за сестры для меня этот букет бьет за километр. В общем, мы… Я в пятницу рассказывал Арине, как друг от кессонки слег после янтарного карьера, а она вдруг: ты умрешь, и вот как это будет… Я, блин… Я не из впечатлительных, но она пересказывала мой некролог. Инфекция, отказ почек, геморрагия… Словно все уже случилось, понимаешь? Бум! Я условно мертв. Не знаю, почему меня пробрало. Может, потому что я ничего не спрашивал, а она не пыталась напугать, просто вывалила, как какое-то пророчество, и я… Что я? Охренел. Понял, что все по-настоящему. Потом посидел на кухне, пошарил симптомы, тут ты пришел и… Не знаю. Я поверил ей. Сильнее, чем тебе, потому что ты засранец, а она… Зачем-то она же рассказала? Что-то же это значило? Так?

Берти повернулся ко мне, и даже сквозь алкогольное марево я четко опознал этот взгляд. В лабиринте на меня постоянно так смотрели. Будто я один ее понимал. Будто отблески света, что мы улавливали на неподвижном лице, не были лишь отражением наших чаяний в зеркале вечной мерзлоты. Что она делает? А зачем? Что-то изменилось? Она что-нибудь чувствует?

– Понятия не имею. – Я отвернулся. – Мне она ничего не рассказала.

Я думал, что за такое признание Влад обглодает Берти до костей. Но, подперев пальцем висок, энтроп смотрел на меня. Я вопросительно повел головой. Влад любовно улыбнулся. Берти разлил по стопкам жидкое, пахнущее корицей серебро и, грохнув пустую бутылку в мусорку, провозгласил:

– За красивых девушек. Пусть живут вечно.

Еще через стопку в бар прокрался официант. Влад ревностно сощурился, когда парень остановился у Берти и что-то отчаянно, теребя его локоть, зашептал.

– А мне и так конец, – рассмеялся Берти. – Но да, ты прав. Друзья, сворачиваемся.

Я посмотрел в зал и предсказуемо никого не увидел. Паб был убран, вокруг темнел лес перевернутых стульев. Берти попытался убедить официанта, что закроет все сам, но тут даже я ему не поверил. Что говорить о взвинченном, болезненно трезвом парне, глядящего на нас с таким ужасом, будто Берти лежал голым на стойке, а мы с Владом кружили по пабу, расплескивая из ведер свиную кровь.

Потом они ушли за штору, видимо, на панически профилактическую беседу, которую Влад подслушивал, по-хищнически вытянувшись всем телом. Оттуда Берти вернулся один, натягивая поверх формы пальто из серой мелкокрапчатой шерсти.

– Проветримся? – кивнул он, указывая на выход.

Это оказалось самым буквальным предложением вечера. Из-за штормового ветра мы некоторое время изъяснялись жестами, но разная степень опьянения развела нас по противоположным системам координат. В итоге мы зашли в какой-то переулок. Там Влад охотно поделился историей про семью каннибалов, живущих в мусорном контейнере где-то по соседству:

– А какие они варят щи! Особенно из бельгийцев.

– Не гони, – простонал Берти. – Меня и без щей вот-вот вырвет.

Я вгляделся в мусорный контейнер, темнеющий впереди – полутораметровая жестяная коробка с откидным верхом, как у гриля:

– Не знаю даже… Тянет максимум на однушку для молодоженов.

– Этот? Да. Но я про обычные, с сортировкой. Они четырехкомнатные – для всей семьи.

Берти булькнул и ускорил шаг. Я наблюдал за ним в абсолютном неведении относительно возможных развязок. Впервые за вечер, а, может, за годы я не пытался уловить причинно-следственные связи, а плыл в их многомерном потоке, наслаждаясь каждым завихрением. Вот Берти. Вот он отбрасывает крышку. А вот о дно контейнера грохочут обильные антропогенные осадки. Кто бы знал!

– Живой? – приблизился я, когда все стихло.

Скрючившись над контейнером, Берти пялился во тьму. Я тоже заглянул внутрь, но увидел лишь очертания мусорных мешков.

– Голова, – выдавил он. – Мать, мать! Тут лежит отрезанная голова! Сраные каннибалы!

Он выдернул априкот, врубил фонарик и перегнулся через край.

– Смотри! Я серьезно!

Белый луч метался по пакетам, так что я не понимал, куда смотреть. В чем уклончиво признался:

– Я вижу мусор.

– У стенки! Вот, в голубом! Видишь, там кровь вытекает?!

– А… Ну. Разве это не твой гренадин?

– А нос?! Там же есть нос!

Я прилежно посмотрел еще раз, но фонарик выжигал все рельефы.

– От алкоголя бывает паранойя? – спросил я у подплывшего Влада.

Энтроп заглянул в контейнер. Берти снова зачиркал лучом по стенкам, и Влад схватил его за руку, фиксируя свет.

– Ой, – сказал Берти.

– Хм, – откликнулся Влад.

Вечер определенно сменил жанр. Я с интересом ждал продолжения. Энтроп