удивительных вещей. Проплывая мимо Мадейры, Кадамосто восхищался богатством и плодородием земель, где в изобилии росли полезные виды дерева, сахарный тростник и виноград[1002]. «Эта страна богата, и многие здешние жители также богаты, – писал он. – Остров похож на сад, а все, что там растет, похоже на золото». Потенциал девственной территории был очевиден. «Земля здесь настолько щедрая, что говорят, виноград созревает уже к Страстной неделе [т. е. на Пасху] – ничего более удивительного мне не доводилось видеть», – писал Кадамосто[1003].

В то же время португальские мореплаватели (многие под покровительством Генриха) постепенно исследовали материковую часть Африки, с каждым новым мореходным сезоном продвигаясь немного дальше на юг. К середине века они неплохо изучили побережье Гвинейского залива в районе современных Кот-д’Ивуара, Ганы, Того и Бенина. В прибрежных городах Западной Африки португальцы нередко завязывали плодотворные деловые отношения с местными торговцами (хотя некоторые стороны их бизнеса сегодня поражают нас чудовищной безнравственностью). В Африке издавна существовала оживленная торговля рабами, и португальцы присоединились к ней без малейших колебаний. В конце XIV в. они вышли на этот рынок через контролируемые кастильцами Канарские острова, но, постепенно расширяя собственные связи в Западной Африке, смогли значительно увеличить оборот: в некоторых районах за одну европейскую лошадь на торгах можно было выменять 9–14 рабов. В 1440-х гг. никого уже не удивляло печальное зрелище невольничьих судов, выгружавших африканских пленников в португальском порту Лагуш на побережье Алгарви. Впрочем, как минимум некоторым наблюдателям безнравственность работорговли уже тогда не давала покоя. В 1444 г. летописец Гомеш Эанеш де Зурара со смешанными чувствами наблюдал, как с приставших в Лагуше каравелл на берег сходят 235 африканских невольников – мужчин, женщин и детей, которых затем жестоко разлучали, разрушая семьи и отрывая детей от матерей, и обрекали на подневольный труд за сотни миль от родины.

Однако каковым должно было быть сердце – сколь бы ни было оно черство, – кое не оказалось бы поражено благочестивою печалью при виде того сборища? Ибо лица одних были склонены… омыты слезами, когда глядели они друг на друга; иные стенали весьма горестно, взирая на высоту небес, вперившись в них очами, громко взывая, словно моля о помощи Отца природы; иные били лицо свое ладонями и бросались оземь, простираясь ниц; иные облекали свои сетования в вид песни, следуя обычаю своей земли, каковые [песни] весьма соответствовали степени их печали, хотя слова [их] языка и не были понятны нашим[1004][1005].

Очевидно, эмоциональные и физические страдания, которые несла с собой работорговля, произвели на Гомеша тяжелое впечатление. Однако Генриха Мореплавателя, руководившего разделом человеческой добычи, эти соображения, по-видимому, не беспокоили.

Инфант был там, верхом на могучем коне, сопровождаемый своими людьми, распределяя свои милости, как человек, немногое богатство жаждавший составить из своей доли; ибо среди сорока шести душ, что оказались в его пятой части [т. е. в его 20-процентном налоге на прибыль], произвел он весьма скорый дележ – ведь все его основное богатство заключалось в [исполнении] его желания, и с великим наслаждением помышлял он о спасении тех душ, что прежде были потеряны[1006].

Для Генриха новые земли были источником прибыли. Неверные подлежали крещению. А цель оправдывала средства. Генрих мыслил традиционными категориями завоевательных и Крестовых походов – и надо заметить, то и другое было занятием не для слабонервных. Он был Великим магистром ордена Христа, правопреемника ордена тамплиеров в Португалии, и не раз привлекал его членов к колонизации новых территорий. Генрих добился для своих мореплавателей, завоевателей и работорговцев поддержки Рима. В 1452 и 1456 гг. португальцы получили от папы разрешение «вторгаться, завоевывать, сражаться [и] порабощать сарацин и язычников, а также других неверных и врагов Христа», присваивать их земли и «обращать их народы в вечное рабство»[1007]. Не требовалось особой фантазии, чтобы соединить обостренные антимусульманские настроения середины XV в. с жаждой приключений и стремлением побеждать неверных за пределами Святой земли. Однако это дало важную религиозную санкцию военно-экономическому предприятию, подобного которому не было со времен создания государств крестоносцев в Палестине и Сирии на рубеже XI–XII вв.

Ко времени смерти Генриха Мореплавателя в ноябре 1460 г. португальские исследователи продвинулись вдоль африканского побережья вплоть до Сьерра-Леоне. Еще через 40 лет они достигли мыса Доброй Надежды. У Португалии были все шансы стать самой могущественной торговой державой Западной Европы – соперничать с ней могла только Кастилия. В начале XVI в. опытный мореплаватель Дуарте Пачеко Перейра по прозвищу Португальский Ахиллес осыпал горячими похвалами короля Генриха, приписав ему все заслуги этого выдающегося расширения. «Благодеяния, дарованные [Португалии] добродетельным принцем Генрихом, таковы, что ее короли и народ в большом долгу перед ним, – писал Перейра. – Ибо на землях, которые он открыл, немало португальского народа теперь получает средства к существованию, и короли [Португалии] имеют большую прибыль от этой торговли»[1008]. О тех людях и народах, которым это расширение принесло в прошлом, настоящем и будущем огромные беды и страдания, Перейра не сказал ни слова.

Христофор Колумб

На второй день января 1492 г. на юге Испании состоялась торжественная церемония. В великолепном дворце Альгамбра, стоящем на возвышенности среди холмов Гранады, последний мусульманский правитель материковой Испании официально отказался от султанского титула и своих владений. Нестабильное правление Мухаммеда XII – или Боабдиля, как его называли христиане, – началось десять лет назад. Все это время его со всех сторон неотступно теснили окружающие христианские королевства. Столетия Реконкисты уничтожили то немногое, что еще оставалось от мусульманской Андалусии, а в 1469 г., когда король Фердинанд II Арагонский женился на королеве Изабелле I Кастильской, христианская Испания, по сути, объединилась в единое королевство. Для Гранадского султаната это прозвучало похоронным звоном, и, хотя до его окончательного падения оставалось еще более двадцати лет, конец был неизбежен.

Вскоре после рассвета 2 января Мухаммед XII, которому тогда было чуть больше 30 лет, официально сдал Альгамбру испанскому армейскому офицеру, после чего отправился на окраину Гранады, где встретился с королем Фердинандом и королевой Изабеллой и передал им ключи от города. Он сказал Фердинанду по-арабски: «Бог очень любит вас. Синьор, передаю вам ключи от этого рая. Я и все те, кто находится внутри, – ваши». Затем стороны обменялись подарками, и сын Мухаммеда, девять долгих лет находившийся в заложниках при испанском дворе, был отпущен обратно к отцу. После этого Мухаммед отбыл восвояси. К концу года он перебрался в Марокко, где ему предстояло прожить остаток своих лет в изгнании[1009]. Он уезжал в свой новый дом, заливаясь слезами.

В тот день за событиями в Гранаде наблюдал генуэзский авантюрист по имени Кристофоро Коломбо – или, как его чаще называют сегодня, Христофор Колумб[1010]. Он приехал в Лиссабон в 1470-х гг. и в течение следующих двадцати