В ночь на 28 мая 1453 г. после 47-дневной осады люди Мехмеда II взяли штурмом существенно пострадавшие от обстрелов стены Константинополя. Внутри их встретили оборонительные отряды греков, генуэзцев и венецианцев под командованием византийского императора, 48-летнего Константина XI Палеолога. Защитники города сражались отважно. Вокруг гремели пушечные залпы, с темного неба дождем падали стрелы, арбалетные болты и греческий огонь[970]. «С обеих сторон слышались без умолку крики, богохульства, проклятия, угрозы. Кричали и нападавшие, и защищавшие, и те, кто стрелял, и те, в кого стреляли, и убийцы, и умирающие, и все, кто в гневе и ярости творил всевозможные ужасные дела», – писал Критовул[971]. Однако к рассвету защитники города оказались подавлены численным и техническим превосходством противника. В прибрежной части города шла беспорядочная эвакуация, а на улицах свирепствовали османские солдаты и элитный корпус телохранителей султана – янычары.

То было горькое, ужасающее зрелище. По словам Критовула, османы «убивали, чтобы напугать весь город, вселить в горожан страх и поработить их». Они грабили церкви и оскверняли святыни. Бесценные рукописи сваливали в кучи и жгли на улицах. Женщин вытаскивали из домов и угоняли в рабство. «Люди с мечами, с обагренными кровью руками, дыша яростью, грозили и убивали без разбору, распаленные худшими страстями… словно дикие свирепые звери, врывались в дома, беспощадно нападали на [греков], силой тащили их за собой, выгоняли их бесславно на улицы, насмехались над ними и премного творили всякого зла»[972].

В следующие дни было взято в плен около 50 000 жителей Константинополя. Тысячи погибли. Среди них был и император Константин, павший в рукопашной схватке вместе со своими людьми. Его тело так и не нашли, хотя некоторые очевидцы позднее сообщали, что видели, как в воцарившемся хаосе его отрубленную голову несли на копье[973]. Мехмед II торжественно вступил в Константинополь и проехал на белом коне по улицам города, любуясь древними строениями. Он приказал своим людям не разрушать здания (обнаружив, что какой-то солдат разбивает мраморный пол собора Святой Софии, Мехмед лично дал ему затрещину). Он осмотрел пленников и выбрал для своего удовольствия самых миловидных девушек и юношей. Он пил и пировал. И он начал строить планы о том, как перестроить и возродить город, который и до его прибытия был относительно малонаселенным и заметно обветшавшим.

Отныне город принадлежал Мехмеду II как победителю. Более одиннадцати веков Константинополем правили христианские императоры – римские, византийские или латинские. Эти дни безвозвратно ушли в прошлое. Константинополь стал османским. Римская империя окончательно погибла. Как писал Критовул, «великий город Константина, вознесшийся в свое время на вершину славы, владычества и богатства, затмивший в бесконечной степени все окружающие города, блиставший своими триумфами, сокровищами, властью, могуществом, величием и всеми прочими достоинствами… так пришел к концу»[974]. Даже сделав скидку на поэтическое преувеличение, это был судьбоносный момент в истории Константинополя и всего Запада. После падения города мир преобразился.

Завоевание Константинополя в 1453 г. потрясло христианскую Европу почти так же, как захват Иерусалима Саладином в 1187 г. В этом нет ничего удивительного. Для тысяч итальянских купцов и предприимчивых паломников блистательный Константинополь был единственной дверью, ведущей на восточную половину мира. Однако для миллионов людей Константинополь был в первую очередь символом. Он олицетворял непоколебимое присутствие Римской империи на земле и восходящую к незапамятным временам историческую преемственность. Более тысячи лет Константинополь считали главным оплотом христианского мира, удерживающим на расстоянии вытянутой руки турецкие и мусульманские армии. На самом деле, конечно, Византия как политическое образование уже много поколений была слишком слаба для подобных подвигов: еще до захвата в 1453 г. город был, по сути, отрезан, оказавшись в кольце завоеванных османами территорий, а византийские императоры давно признали себя османскими вассалами. Так же как в случае с Западным Берлином после Второй мировой войны, символическая роль свободного Константинополя была не менее важна, чем его действительное положение. Если он может пасть, что падет следующим? На Западе ходили слухи, будто Мехмед II, войдя в Константинополь, возблагодарил пророка Мухаммеда за дарованную победу и добавил: «Я молюсь, чтобы он позволил мне прожить достаточно долго, чтобы захватить и подчинить себе Старый Рим, так же как я подчинил Новый Рим»[975].

Эта мысль пугала многих. Призрак мусульманских армий, стучащих в двери Ватикана, давно являлся в кошмарах христианским жителям Европы. Самыми незащищенными в XV в., вероятно, чувствовали себя итальянцы. Похоже, их опасения имели под собой вполне определенную основу. Мехмед II был весьма неоднозначной личностью. С одной стороны, он позволил христианам, иудеям и иностранным купцам остаться в городе и более или менее беспрепятственно вести дела, а также проявлял интерес к ренессансным художникам – в 1479–1480 гг. он «позаимствовал» талантливого венецианского живописца Джентиле Беллини и вопреки традициям ислама заказал ему свой портрет[976]. С другой стороны, Мехмед II переименовал Константинополь в Стамбул и превратил собор Святой Софии в мечеть. Он мог быть просвещенным и любезным и вовсе не был религиозным фанатиком, но он оставался турком. Его сторонники звали его Фатих – Завоеватель. Папа Николай V называл Мехмеда II «сыном Сатаны и погибели», а папа Пий II – «ядоносным драконом»[977].

После 1453 г. Мехмед II продолжил запланированное расширение своего государства. Он нацелился на завоевание Восточной Европы, берегов Черного моря и греческих островов. В 1454–1459 гг. султан отправил войска в Сербию и в конце концов присоединил ее к Османской империи. В 1460-х гг. он захватил Боснию, Албанию и Пелопоннес. В 1463–1479 гг. правитель вел долгую и ожесточенную войну против Венецианской республики. Покончив с этим, в 1480 г. Мехмед вторгся в Южную Италию, где его солдаты разграбили и сожгли Отранто. Чтобы вернуть город в следующем году, потребовалось созвать небольшой Крестовый поход. Все это убедило европейцев в том, что турки представляют собой не просто серьезную, но экзистенциальную угрозу. С XV до XVII в. турок оставался страшной тенью у изголовья христианской Европы[978].

Действительно ли османы заслужили подобную репутацию – спорный вопрос, но здесь нет смысла останавливаться на нем подробно. Намного важнее, что возвышение османов в конце XV в. существенно изменило общую картину международных торговых и исследовательских маршрутов. Здесь турки перевернули устоявшиеся вековые реалии с ног на голову.

Во-первых, некоторые считали, что подъем Османской империи возвещает скорое наступление Апокалипсиса (который, согласно произведенным на Руси расчетам, должен был прийти до конца XV в[979].[980]). Во-вторых, он привлек внимание к другим, более обширным потерям христианства: не только Константинополь, но и Иерусалим уже давно находился в руках нехристиан, и за все это время почти ничего не было сделано для его возвращения.